М. А. Казаков, И. В. Савельева. Манипу-лятивные технологии в коммуникативной стратегии региональных элит

М. А. КАЗАКОВ, И. В. САВЕЛЬЕВА

МАНИПУЛЯТИВНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ В КОММУНИКАТИВНОЙ СТРАТЕГИИ РЕГИОНАЛЬНЫХ ЭЛИТ

КАЗАКОВ Михаил Анатольевич, профессор кафедры прикладной политологии Нижегородского государственного университета, доктор политических наук.

САВЕЛЬЕВА Ирина Валентиновна, аспирант центра современных политических технологий (на правах кафедры) Нижегородского государственного университета.

Ключевые слова: модернизация, коммуникативная стратегия, элита, лидерство, стиль и инструментарий управленческой деятельности, мани-пулятивные технологии

Key words: modernisation, communicative strategy, elite, leadership, style and instruments of management activity, manipulative technologies

Модернизация стала одним из официальных политических дискурсов и неотъемлемым практическим элементом политики современной России, где организация информационно-коммуникативного взаимодействия субъектов и акторов разных сфер общества и уровней власти стала иметь решающее значение. Этот период начался с ежегодного Послания Президента РФ Д. А. Медведева Федеральному Собранию РФ 12 ноября 2009 г. и продолжается ныне, включая в себя результаты выборов в Госдуму, завершающее послание «уходящего» лидера 22 декабря 2011 г. и президентскую избирательную кампанию 2012 г.

Исходя из направлений процесса «модернизации России», можно сделать вывод, что руководители страны стремятся изменить статус отечественной экономики и сохранить «ядро» политической системы посредством перевода способов осуществления власти, отражающих состояние демократических прав и свобод граждан, на «информационные рельсы». Это создает дополнительные механизмы соответствия РФ мировой капиталистической системе, в которой получение добавочной стоимости все более основывается на приобретении новых знаний и технологий.

Региональные политические дискурсы и практики модернизации, несмотря на свои особенности и кажущиеся, на первый взгляд, отличия, органично встроены в коммуникативную стратегию федеральной власти, обусловлены логикой этапов реализации ее коммуникативной политики (усиление государства, преемственность, стабильность, модернизация). Однако, обладая смысловым значением исключительно в рамках логики проводимого политического курса, власть в регионах для осуществления собственной внутренней политики относительно «вольна» в использовании управленческих возможностей стиля лидера и инструментария его команды.

Однако если лидерство является властью, осуществляемой «сверху вниз», то политическая коммуникация «выступает своеобразным социально-информационным полем политики и представляет собой совокупность процессов информационного обмена, передачи политической информации, структурирующих политическую деятельность и придающих ей новые значения»¹. В свою очередь политические технологии, разрешая конкретные проблемы, выявляют новые смыслы и суть власти.

В связи с этим возможности коммуникативного управления регионального лидера сводятся к тому, что в зависимости от его намерений он, с одной стороны, может способствовать разнообразию и демократизации базовых сфер жизни, с другой — их воплощение на практике может стать основой манипулирования массовым сознанием и достижения эгоистических, «охранительных» целей политической и экономической элиты. В силу этого процесс реализации национальных интересов для всех и посредством всех становится проблематичным².

В сфере внутренней политики субъектов РФ информационно-коммуникативный процесс имеет сложное многомерное строение. Это обусловлено наличием различных политических структур и акторов с их методами и технологиями достижения целей при преобладающем влиянии над институциональными элементами политической системы так называемого «ручного управления» доминирующего субъекта власти и политики. Такова ситуация на местах и в центре. В результате чего финальная точка постсоветского транзита России и в 2011 г. стала неопределенной по времени и характеру устойчивого состояния политической системы.

Неопределенность усиливается не только тем обстоятельством, что отдельные институциональные формы власти и общества разного уровня проявляют эластичность, растяжимость по сравнению с устойчиво функционирующими институтами западной демократии, но и слабой гуманитарно-технологической оснасткой ведущих «функциональных комплексов» — элиты и лидерства. Некоторые их представители не вникают в суть, природу и движущие силы перемен, происходящих «по соседству» цветных революций, осуществляемых разными, в том числе несиловыми методами; не(до)оценивают сложность динамики нынешней ситуации и изменившегося содержания собственных функций: «что» и «как» делать, «до или после» в новых условиях.

Напомним, что элита как персонифицированная совокупность стратегических ролей в обществе обладает институциональным измерением в той степени, в какой она производит систему правил и создает общее объединительное значение, в чем и состоит ее символическая функция³. В свою очередь гуманистическая функция лидерства проявляется в способности субъекта власти проводить в осуществляемой политике линию на создание в обществе достойных условий жизни, обеспечение международно-признанных прав и свобод человека, развитие условий для самореализации личности и т. д.

Категории действия и правила неразрывно связаны с категорией знания. Парадокс в том, что и знание, и незнание, а еще хуже — их подчинение властно-значимым намерениям, интересам, процедурам, принятым в группе людей, сконцентрированных вокруг управленческой функции, представляют собой средство легитимации института. Лидерство в данном случае характеризуют не только персональные качества осуществляющего эти действия и функции лица (группы), но и их отношения с государством (использование его возможностей) и обществом.

Существование манипулирования обусловлено историко-антропологическими и социально-политическими предпосылками. Его технологической основой является перманентное производство общественно-политических мифов. Наиболее интенсивно манипулирование осуществляется, во-первых, когда интересы элиты значительно или полностью противоречат интересам населения; во-вторых, когда наступает определенный предел власти, а также когда она нуждается в массовом одобрении новой модели политического развития.

Именно такой момент, на наш взгляд, и переживает современная Россия. Его смысл состоит в «заключении с обществом нового контракта, который предусматривает перестройку вертикали, расставание с частью прежней команды, которая в „постболотную эпоху" уже не вписывается, и выстраивание мощной праволиберальной подпорки»⁴.

В этом контексте заставляют обратить на себя внимание риски для личности, общества и государственной власти, появившиеся не вчера, а сегодня и ставшие достоянием «улицы». Главная причина их трансформации кроется в радикализации лозунгов, наличии реальной рассогласованности между действиями власти и ожиданиями общества, данными ему обещаниями и попытками власти замаскировать недостаток с помощью коммуникативных методов и манипулятивных технологий (пиар, реклама, предвыборная агитация, шоу).

Манипулирование как скрытое управление людьми разными средствами, вырабатывающее у человека устойчивые социально-политические представления и побуждающее его к той или иной политической деятельности или бездействию, является атрибутом и регионального политического процесса. Поэтому в контексте текущего периода ключевое значение имеют не только общественные рычаги, но и механизмы качественной смены и адекватной динамики региональных политических команд. Результатом этого должно стать изменение стилей управленческой деятельности глав (лидеров) регионов, содержательная «перезагрузка» механизмов формирования и применения элитой политических технологий в

сторону модели консенсусного управления в регионах РФ, совмещающей конституционный порядок с политическим и общественным развитием.

Период 2009—2011 гг. в результате продолжившейся практики назначения (переназначения) глав регионов стал свидетельством некачественного изменения их роли — из политиков в администраторов. Именно административную роль и ослабление их зависимости от взаимоотношений с ветвями региональной власти, научного, экспертного и других сегментов территориального сообщества символизировала практика назначения «губернаторов-варягов», не отягощенных местными обязательствами, кроме отчетности перед центром.

Этот период стал также наглядным проявлением вектора кадровой политики Президента РФ Д. А. Медведева. Произошли разные по форме смены наиболее ярких, «крепких» и в чем-то одиозных региональных руководителей. Российская политическая элита заметно «помолодела» (средний возраст губернаторов составил 48 лет). Однако масштабные кадровые перестановки, нацеленные на омоложение кадров, вне четкой конфигурации реформируемой политической системы могут принести в перспективе не только пользу. В общем, продолжая линию В. В. Путина, преемник и идеолог его курса стремился по-новому внести свои организационные смысловые компоненты в процесс структурирования сложившейся вертикали власти. Им была обозначена необходимость развития стратегического планирования в органах государственной власти на основе мониторинга, что соответствует направлениям современного менеджмента.

Таким образом, сложилась довольно иерархическая и стройная для управления из центра «вертикаль» региональных политических команд, где каждый глава региона был (по статусу и ресурсам влияния) лидером своей команды, имея весомое положение в рамках внутреннего организационно-управленческого пространства. С учетом «тандемократии» и триады «президент — глава правительства — доминирующая партия» ресурсы глав регионов были не столько функционально заданными, сколько определялись степенью развития экономических, политических и информационных институтов территории, влиянием (силой контроля) на них регионального лидера и его команды. Важной характеристикой ресурсно-технологической базы глав регионов являлся не столько их объем, сколько умение (далеко не всех из них) эффективно распоряжаться имеющимся потенциалом, особенно в части информационно-коммуникационных и политических технологий.

Эти технологии как определенные алгоритмы действий представляют собой современную форму социальной инженерии, обусловленную свойствами действующего политика (его знанием, опытом, характером и т. п.) и используемыми в его деятельности технико-ресурсными компонентами. По этой причине субъекты, слабо владеющие ими, делали упор на межличностные контакты и связи. Особую роль играл ресурс взаимодействия глав регионов с премьер-министром и представителями федеральной власти, находившимися в рядах доминирующей партии.

В обобщенном виде коммуникативные стратегии складывались на местах по следующим направлениям: президент — глава региона; премьер-министр — глава региона; глава региона — его управленческая команда в органах исполнительной власти; глава региона — другие экономические, политические субъекты и структуры территории; приемлемый уровень диалога и обратной связи субъектов власти с обществом, фиксирующий способы, с помощью которых разрешались конфликты и предотвращались акции политического протеста.

В целом выкристаллизовывалась определенная вариативность «ожидаемого поведения» и глав субъектов РФ, и их элит, обусловленная «оказанным доверием», достижением поставленных центром целей и обеспечением их «планового» результата. В настоящее время с высоких трибун, с трудом и не без оговорок, заявляется, что практика назначения глав регионов, являющаяся частью модели «управляемой демократии», себя изжила⁵. Если даже признать, что итогами думских выборов стали реальная оценка эффективности регионального политического лидерства и разнящееся состояние потенциала власти на местах, то можно считать, что прежняя схема кое-где успешно работает, однако за скобками остается ряд моментов. Выделим лишь два, которые связаны с интересующим нас аспектом.

Во-первых, для реализации модели командной сплоченности и принятия эффективных управленческих решений в субъектах РФ особую роль играло «коммуникативное умение» (коммуникативная компетентность) политического лидера, от которого во многом зависела и зависит результативность всей его деятельности. В данном случае речь идет о двух уровнях проявления коммуникативного умения: внутреннем, который связан с взаимодействием лидера со своей управленческой командой, и внешнем, который ориентирован на выстраивание политическим лидером коммуникативных связей с представителями региональной элиты, населением. Если на внутреннем уровне сосредоточены основы профессионального политического языка, принятого и понятного для членов управленческой команды (и являющегося составной частью организационно-управленческой культуры), то на внешнем уровне проявляется вся комбинаторика предметов, направленных на обыденное сознание⁶.

Здесь наряду с коммуникативным «чутьем» и умением важное значение имеет способность политического лидера (элиты) проявлять «коммуникативную устойчивость», или, по А. И. Соловьеву, «крепость положения», т. е. способность субъекта власти «к манипулированию общественным мнением, такому использованию идеологических и иных духовных инструментов, которые могут обеспечить ему требуемый уровень легитимности»⁷. По сути, это и показатель качества свойств, возможностей субъекта, и организационно-техническая предпосылка осуществления политической элитой своей институционализирующей функции — снижение неопределенности в обществе, его стабилизация и интеграция доступными на то способами и средствами. А раз так, то манипуляция является обязательным технологическим звеном любых политических практик (не только современной демократии западного типа, но и нашей потенциальной, цивили-зационно и идентификационно расколотой и способной пока лишь на демонстрацию ограничения власти элитных групп).

Во-вторых, власть любого уровня не в силах отказаться от применения манипулятивных технологий, так как они «в крови» доминирования, в естестве господства. Их цель — политическая апатия масс как основание для невмешательства основной части граждан в процессы управления государством и обществом. Но власть при условии зрелости и инструментальной политической активности масс может отказаться от использования ряда информационно-коммуникативных приемов и техник, скрывающих рассогласованность, разрыв между ее намерениями и ожиданиями общества. Признав в ходе президентской кампании существующую рассогласованность (в фактах и цифрах), «вертикаль власти» сделает быстрый шаг к построению равноправного и конструктивного диалога с обществом.

Единственной долгосрочной силой, на которую могла бы опереться Россия, желающая стабильности и развития, является модернизация как демократизация по направлениям комплексной политической реформы, о которой заявил в конце 2011 г. Д. А. Медведев⁸. Со всеми ее очевидными рисками и издержками она, однако, имеет куда более основательный содержательный фундамент.

Продвижение и защита демократических ценностей — функция новой генерации образованных элит из числа ныне митингующих и правящих. Другой сущностный аспект заключается в том, что общенациональный прорыв в политике модернизации возможен только при выходе за рамки сложившейся системы политических отношений. Его символами опять же должны стать всенародно и честно избранный лидер, конкурентоспособная (в достижении национальных, а не клановых интересов) элита, которые в ходе модернизации существенно меняют характер связанного с ними социального действия. Поэтому наиболее заметной стороной ее текущего этапа является становление под давлением общественности современного института выборов.

РФ сегодня приемлем лишь один из известных сценариев дальнейшего развития. Регулируемый Конституцией РФ процесс демократизации общества углубляется, коренная реформа политической системы проводится. Начиная с местного самоуправления, устанавливается устойчивый, самовоспроизводящийся институт политического лидерства в виде разветвленной по вертикали и горизонтали сети выбранных лидеров. Соперничая и сотрудничая друг с другом, они осуществляют контроль за деятельностью элементов власти посредством включения различных социальных групп в политический процесс через надлежащую в современном обществе роль партийных (включая оппозиционных), общественных и (не)коммерческих организаций, их руководителей.

Не менее заметно проявляет себя и другая тенденция: успешный характер модернизации во многом зависит от динамики сбалансированного перетекания политических полномочий от властных государственных структур к организациям гражданского общества, где формируется элита среднего класса, заинтересованная в сильной России, которая невозможна без эффективной экономики и дееспособного государства. Следовательно, таким процессам нужны не инструментальные разновидности политических технологий, скрывающие истинные цели и имитирующие перемены, а предметные, функциональные, уровневые типы технологий, отражающие действительную степень преобразования социальной организации жизненно важных областей России.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Ведяскин М.В. Манипулятивные технологии в политических процессах // Информационно-коммуникативные измерения политических процессов: учеб. пособие. Н. Новгород: ННГУ, 2006. С. 43.

² См.: Казаков М.А. Региональные элиты в процессе реализации национальных интересов России (2000—2008 гг.) // Зарубежное регионоведение. Проблемы теории и практики: материалы науч. конф. Н. Новгород: ФМО ННГУ, 2010. С. 10.

³ См.: Региональные элиты Северо-Запада России: политические и экономические ориентации / под ред. А.В. Дуки. СПб.: Алетейя, 2001. С. 66.

⁴ Сухова С., Смирнов А. Постболотное время. Властная вертикаль склоняется на правое дело. «ИТОГИ». URL: http://www.itogi.ru./russia/2011/51/172853.html (дата обращения: 15.10.2011).

⁵ Пока статья находилась в редакции, 25 апреля 2012 г. Государственная Дума Российской Федерации приняла Закон о выборах глав субъектов Федерации. Он вступил в силу с 1 июня 2012 г.

⁶ См.: Ратманова Е.В. Политическое лидерство в современной России: стиль управленческой деятельности: автореф. дис. ... канд. полит. наук. Ярославль, 2009. С. 12.

⁷ Соловьев А.И. Политология: политическая теория, политические технологии. М.: Аспект Пресс, 2000. С. 134.

⁸ См.: «Я слышу тех, кто требует перемен». В Послании Федеральному Собранию президент выдвинул ряд инициатив // Рос. газ. 2011. 23—28 дек.

Поступила 03.01.12.