А. В. Ширшов. Этико-философский аспект русского старообрядчества в региональном измерении

А. В. ШИРШОВ

ЭТИКО-ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ РУССКОГО СТАРООБРЯДЧЕСТВА В РЕГИОНАЛЬНОМ ИЗМЕРЕНИИ

ШИРШОВ Андрей Васильевич, доцент кафедры философии для гуманитарных специальностей Национального исследовательского Мордовского государственного университета, кандидат философских наук.

Ключевые слова: русское старообрядчество, регион, русская духовная жизнь

Key words: Russian Old Belief, region, Russian moral life

Духовное освоение Россией региональных пространств Евразии имеет тысячелетнюю историю. Первоначально оно осуществлялось не только в формах однообразного и официозного православия. В этом контексте современное гуманитарное знание предпочитает избегать гносеологического анализа религиозного сознания. Своеобразный прием ухода от этой проблемы — выдвигающиеся на первый план вопросы о семантике религии, например, обряда и обрядоверия. Сама по себе проблема «языка религии», т. е. способов, приемов и средств, которые используются в ней для выражения религиозных идей, образов и представлений, заслуживает внимания. Изучение семантических рядов религии неразрывно связано с той областью гуманитарной науки, которая позволяет углубить и уточнить многие аспекты анализа религиозного, нравственного самосознания общества.

Религиозное сознание ориентируется на сакральное, нематериальные ценности, существующие за рамками «мира дольнего» и «мира иного». В мифологическом сознании сакральный смысл могут иметь самые простые вещи. Для религиозного сознания характерны свои понятия о добре и зле. Есть силы добра и зла, причем силы зла сами по себе не столько мирские, сколько потусторонние: они могут входить в человека и выходить из него. Мифологическое сознание просто делит живущих людей на своих (добрых) и чужих (злых). Вера в возможность нравственного исправления духовенства, т. е. в то, что со временем место нерадивых и корыстных пастырей займут высоконравственные ревнители благочестия, проявлялась в новых назначениях, осуществляемых при поддержке царя. Как замечает А. Ф. Замалеев, «Аввакум выступал за старину, отнюдь не думая пренебрегать настоящим: просто его видение современной действительности противоречило господствующим тенденциям эпохи. Московская Русь перестраивалась на иных духовных началах, всемерно сближая свои культурные и мировоззренческие ориентации с общехристианской и западноевропейской традицией. Это разрушало патриархальную структуру древнерусского общества, усиливало расслоение народных масс, вынуждало их трансформироваться в противоборствующие сословно-классовые группировки»¹.

В русской традиции можно отметить отсутствие целостного религиозного мировоззрения, о чем свидетельствуют такие встречающиеся утверждения об иноверцах, как «бусурма-не», «супостаты» и т. д. Это свидетельство несовершенства религиозного самосознания российского общества того периода. Не случайно сравнивается раскол с реформационными процессами Европы. Раскол и Реформация — это разные и неравнозначные явления общественной жизни средневековых обществ. Особенность русской ситуации состояла в том, что никонианство и старообрядчество были производными одной ортодоксальной русской традиции.

Много исследований посвящено этой проблематике, носящей, если угодно, тектонический характер в истории русской духовности. Можно лишь предположить, что именно отсутствие целостного национального сознания, усугубленное событиями XVII в., было причиной многих национальных русских катаклизмов, в том числе и в морали. Очень важно рассмотреть старообрядчество как нравственное явление. Обращение к тематике обрядности как консервации моральных исторических традиций далеко не случайно. Дело в том, что тема консерватизма в истории морали и философии связана с аспектами самосохранения общества и его перспектив.

Восточнохристианская традиция знает множество подобных коллизий, но наиболее важная из них — коллизия между народной тенденцией в ней и аристократически имперской. Тема единения общества на основе единства таких ценностей, как соборность, правоверие, известна еще со времен византийских теологов. Она была продолжена отечественными мыслителями (Иларион, Нестор, Нил Сор-ский, Аввакум и др.). В условиях кризисных социальных

явлений развития российского общества в период Нового времени, предшествовавших великим революциям России, философы и публицисты стремились найти оптимальный вариант гармоничного решения социально-нравственных проблем. В. C. Соловьев, П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, размышляя над темой «русского духа», его гармоничного соотношения с историей, практикой, моралью и философией, не раз обращались к вопросам старообрядчества. В. В. Зеньковский удачно выразил это стремление к поиску в указанном феномене нравственного импульса к реставрации «мозаичной России»: «Старообрядчество по своим устремлениям было историософично, боялось неправедного обмирщения Церкви... Его положительный пафос, конечно, не в ритуализме, не в простом сохранении старины, а в блюдении чистоты церкви»².

В XVII в. кризис социокультурных процессов обострился за счет появления в духовной жизни российского общества секуляторских тенденций, ориентировавших человека на чувственно воспринимаемый мир как на почти суверенный феномен бытия, самоценный и конечный объект восприятия, а не как лишь на систему символов и грубых образцов мира иного. Эта тенденция наиболее четко нашла отражение в литературно-философской практике. Важно отметить прогрессирующую потерю Русской православной церковью своих позиций в нравственной жизни народа, систематичное разрушение основ и стереотипов средневекового миропонимания. Наиболее остро кризис духовности ощущался расколоучителями.

Историки, религиоведы, культурологи, рассматривавшие глубинные прецеденты, которые привели к расколу в русской религиозной жизни XVII в., обращают внимание на универсализацию русской духовной жизни, стремление интегрироваться со стороны русских властей с поствизантийской греческой церковью, воссоединение под московским суверенитетом малороссийских земель. Если христианство и церковь России в домонгольскую эпоху включали в себя многие элементы языческого славянского наследия, то в XVII в. процесс отклонения народной религиозности от ортодоксии в сторону фольклорно-языческого уклона был более ощутимым. Религия утрачивает собственно христианскую духовность, усиливается обрядоверие, возрастает роль веры в магичность силы обряда, повышается значение культа святых, становится более заметным фетишистское отношение к иконам. Следует отметить формальное отношение к богослужению со стороны мирян. Одновременно читалось несколько различных богослужебных текстов.

Наиболее одаренные деятели русского общества и представители церковного руководства Русской православной церкви не могли примириться с такой ситуацией. В среде московского духовенства образовался кружок ревнителей православной веры, стремившихся оздоровить внутрицер-ковную атмосферу (это будущий патриарх, митрополит Новгородский Никон, а также протопопы Иван Неронов, Аввакум, царский духовник протопоп Стефан Вонифатьев и др.). До патриаршества Никона считалось, что царь — это духовный глава церкви, по его указу избирались патриархи, созывались соборы и т. д. Сложившаяся ситуация считалась в русском обществе нормальной.

Ревнители полагали, что необходимо провести организационную перестройку церкви, укрепить в ней нравственность и благочестие, исправить ошибки. Дело в том, что в различных землях России сложилось несколько типиконов богослужения. В результате к XVII в. русское богослужение сильно отличалось от киевского и греческого, более строгого, сохранявшего старые византийские традиции. Алексей Михайлович и Никон приняли решение взять за образец современные или греческие богослужебные книги, отпечатанные в Венеции и изданные там для славян-униатов, в качестве отвечавших идее унификации богослужения.

Никоновские нововведения, основанные на «научной» правке старых текстов, ударяли по двум важнейшим принципам средневекового сознания — каноничности (традиционализму) и символизму. Сохраняя смысловую сущность богослужения, никоновская реформа разрушала устоявшийся богослужебный канон, с чем никак не могло согласиться направленное на средневековые принципы, т. е. традиционалистски ориентированное, общественное сознание.

В настоящее время внутренние изменения, качественные глубинные социокультурные трансформации общества должны быть нацелены на нравственные ориентиры отечественной духовности. Перспективы этой духовности во многом будут определяться тем, насколько чутко будут восприниматься многие существенные элементы русского опыта религиозной жизни XVII в., особенно связанного со старообрядчеством. Как верно полагает А. С. Панарин, традиционное трудолюбие, аскеза и мораль, патриархальные предпосылки дисциплины и законопослушания, жажда духовной веры, т. е. все то, что отличало качественно нравственную традицию старообрядчества, не может не быть учтено при формировании ценностных основ современной отечественной культуры. Извечное противоречие российского общественного сознания состояло в том, что именно в России в самых ее центрах общественной жизни, т. е. церкви и царской власти, концентрировались амбивалентные моральные тенденции — зло и добро. Элементы добра в этом пестром конгломерате достаточно условны³.

В этом контексте далеко не случайны попытки именно старообрядцев, которые стремились преодолеть указанное противоречие, грозившее обществу духовным распадом и деградацией. Это чутко осознавали не только раскольники, но и русские философы XIX—XX вв., когда был проведен системный анализ «тектонического разлома русской духовности». Отсюда постоянное обращение русских мыслителей к проблеме соборности и реформам патриарха Никона.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Замалеев А.Ф. Еретики и ортодоксы: очерки древнерусской духовности. Л.: Лениздат, 1991. С. 158.

² Зеньковский В.В. История русской философии: в 2 т. Ростов н/Д: Феникс, 1999. Т. 1. С. 59.

³ См.: Панарин А.С. Россия в Евразии: геополитические вызовы и цивилизационные ответы // Вопросы философии. 1994. № 12. С. 19—30.

Поступила 18.02.2013.