М. А. Казаков, Е. С. Левина. Гуманитарная безопасность в дискурсе теории безопасности, политологии и политической регионалистики России

M. А. КАЗАКОВ,  E. С. ЛЕВИНА

ГУМАНИТАРНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ В ДИСКУРСЕ ТЕОРИИ БЕЗОПАСНОСТИ, ПОЛИТОЛОГИИ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕГИОНАЛИСТИКИ РОССИИ

КАЗАКОВ Михаил Анатольевич, профессор кафедры прикладного политического анализа и моделирования Нижегородского государственного университета, доктор политических наук.

ЛЕВИНА Екатерина Сергеевна, аспирант кафедры прикладного политического анализа и моделирования Нижегородского государственного университета.

KAZAKOV Mikhail Anatolievich, Doctor of Political Sciences, Professor at the Department of Applied Political Analysis and Modeling, Nizhny Novgorod State University (Nizhny Novgorod, Russian Federation).

LEVINA Ekaterina Sergeyevna, Postgraduate at the Department of Applied Political Analysis and Modeling, Nizhny Novgorod State University (Nizhny Novgorod, Russian Federation).

Ключевые слова: безопасность, гуманитарная безопасность, национальная безопасность, человек, человечество, цивилизация, русский мир, элита

Key words: security, human security, national security, human being, humanity, civilization, Russian world, elite

В статье выделяются основные теоретико-методологические направления анализа гуманитарной безопасности, актуальность и значимость ее организации для современной России. На основе комплексного анализа с использованием источников, трудов зарубежных и отечественных исследователей политико-гуманитарной проблематики в новых ракурсах рассматриваются общие черты понятия «гуманитарная безопасность».

The paper highlights the main theoretical and methodological approaches to the analysis of human security, relevance and importance of its organization in modern Russia. On the basis of an integrated analysis using sources and works by foreign and Russian researchers of political and humanitarian problems, common features of the concept of «human security» are considered in new perspectives.

Безопасность — одна из главных потребностей человечества. Ее удовлетворение «есть деятельность людей, общества, государства, мирового сообщества народов по выявлению (изучению), предупреждению, ослаблению, устранению и отражению опасностей и угроз, способных их погубить, лишить материальных и духовных ценностей, нанести неприемлемый (недопустимый объективно и субъективно) ущерб, закрыть путь для прогрессивного развития»¹. Переходя из столетия в столетие и становясь по мере развития все более сложной многоуровневой функциональной системой, безопасность «наращивает» свое место в сфере научного познания и практического осуществления.

Одним из сравнительно новых подходов современной науки о безопасности является обеспечение личностной безопасности (human security)². Это закономерный процесс, начавшийся с признания международным сообществом (под эгидой ООН в 90-е гг. ХХ в.) важности принятия особых мер для защиты не только государств, но и конкретных людей от угроз их безопасности. Российский термин, адекватно передающий смысл этой концепции, зиждется на смыслообразующем слове «гуманитарный», т. е. человеко-ориентированный. Опираясь на терминологию доклада «Программы ООН по развитию» 1994 г., мы выделим несколько составляющих гуманитарной безопасности (ГБ), каждая из которых обладает спецификой по отношению к человеку: экономическая и экологическая безопасность; продовольственная безопасность; медицинская безопасность; безопасность личности (от таких угроз, как пытки, войны, преступления, наркотики, суициды и даже ДТП); безопасность сообществ, включающая сохранение традиционных культур, этнических групп и политическую безопасность (гражданские права и свободы, отсутствие политического угнетения)³.

Человеко-ориентированность безопасности, являясь критерием и логикой развития каждого ее компонента, связывает их в сложный проблемный комплекс, обладающий в теории набором отличительных черт, а на практике эластичностью мер сотрудничества, достижение целей которого позволяет людям адаптироваться к переменам. Следовательно, чтобы раскрыть понятие ГБ во внутриполитическом формате необходим анализ его становления, по крайней мере, в указанном дискурсе по логике от «общего к особенному». Следует иметь в виду, что связь и соотношение названных уровней и видов ГБ в условиях кризисной неопределенности должны обладать признаками идейной платформы и программы действий, удобной для международного и внутристранового применения.

Мы отдаем себе отчет в том, что, являясь новой концепцией, ГБ интерпретируется обществоведами, политиками, экспертами по-разному. В социально-философской мысли безопасность — это «состояние, когда народ (государство) может суверенно, без вмешательства и давления извне свободно избирать и осуществлять свою стратегию социального, экономического и политического, развития»⁴. В данном случае термин «стратегия», по нашему мнению, несет необходимость гармонизации трех пространств: прошлого, настоящего и будущего.

Безопасность издревле прослеживалась в учениях, по-разному оценивающих отношения личности и власти. Еще Конфуций разработал патерналистскую концепцию государства, безопасность которого покоится на безропотном подчинении старшим и прежде всего монарху, призванному заботиться о благе народа. Платон был сторонником единой, обязательной для всех религии как оплота безопасности. По Аристотелю, высшая цель — достижение добродетельной жизни: «государство представляет собой общение родов и селений ради достижения совершенного самодовлеющего существования»⁵.

Представление о безопасности как пределе философской деятельности занимает центральное место в учении Эпикура. Он связывал наслаждение с отсутствием опасности, тревоги, где безопасность — высшее благо, критерий наибольшего удовольствия. Она обеспечивается безмятежностью и бестревожностью души, разумным и осмотрительным поведением, направленным на решение земных задач, доступных для смертного: «Бесполезно добиваться безопасности меж людей, если сохраняются опасения... Безопасность от людей до некоторой степени достигается с помощью богатства и силы, на которую можно опереться, вполне же — только с помощью покоя и удаления от толпы»⁶. Таким образом, первичной методологической основой для решения проблем ГБ являются социально-философские концепции о сути человека и его безопасности.

Из работ Т. Гоббса мы узнаем о человеке как существе, жаждущем власти. Р. Декарт и Г. Лейбниц писали об основополагающем для человеческой жизни «стремлении к господству». Эти мотивы свидетельствуют о том, что западный человек понимает себя как расчетливое животное, «понуждаемое к господству над всеми другими сущими ради обретения мощи и безопасности»⁷. В связи с этим отметим, что забота о безопасности — оборотная сторона западной «воли к мощи», полагающей систему ценностей как защиту от всего, что нарушает устойчивость социума. Двигаясь по этому пути, Ф. Ницше понял, что «жить опасно» и абсолютная безопасность в принципе не достижима. Западная стратегия «обеспечения безопасности» проистекает из стремления защитить от уничтожения то «внутримирское сущее», которое несет в себе «зародыш прехождения и гибели» и само по себе является эфемерным, конечным⁸.

В этом контексте решение вопроса о ГБ в разных странах должно затрагивать не только условия существования человека как биологического вида, качества жизни людей и общества, но и человека как существа, сформированного определенным типом культуры, цивилизации (цивилизацион-ными типами власти, наконец), т. е. как личности. Постигая это методологическое основание, исследователь сталкивается не с меньшими, как в первом случае, трудностями, где на помощь приходят конкретные концепции о сущности человека, его генезисе, структуре и организации. Здесь же, о чем образно писали поэты и писатели от А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя до Н. А. Заболоцкого и З. Прилепина, человеку открываются не столько физические, социокультурные, сколько метафизические просторы и глубины. Человек обретает способность творить собственный мир по своим ценностно-смысловым основаниям.

Этот мир обычно не рассматривается в концепциях государства, не принимающих во внимание ценностное бытие народа. Хронологически оно не всегда совпадает с реальным социальным временем, характеризующимся «продолжительностью жизни коллективных субъектов». Поэтому и «есть народы, особенно с тысячелетним прошлым, которые и сегодня продолжают жить своим прошлым, дышать в основном своим же животворным вечным наследием. Другие народы, особенно те, у кого короткая история, скажем, североамериканцы, напротив, живут своим настоящим — им ближе и дороже всего то, что происходит с ними сейчас, здесь, сию минуту. Ну и встречаются случаи, когда массу людей не устраивает ни их настоящее, ни их прошлое. Тогда им не остается ничего другого, как жить только будущим.

Таковы, по-видимому, мы, русские»⁹. Руководствующиеся о себе и времени часто «с подачи» общественных деятелей или «субъектов жизненного выбора»¹⁰.

Эти наблюдения лишний раз возвращают нас к распаду СССР, формированию российской идентичности, пересекающейся по времени с натиском глобализации, существенно сказавшейся на национальной безопасности, вызову к унификации национальных традиций и ценностей¹¹. Это позволяет говорить не только о материальных, но и о метафизических угрозах россиянину. Они блокируют ему выход уже не только к онтологической вертикали как глубинам мироздания, но и к профессиогенезу его деятельности как восхождению в позицию Мастера. Именно поэтому в преодолении рождаются новые смыслы, многообразие миров человека, когда каждый его цивилизационный тип творит свою квинтэссенцию порядка. Почему уместен, закономерен и Русский мир, и Русский человек со своим словом и делом.

Важным является понимание того, что ГБ — это не «безопасность личности», не «безопасность народов». В равной мере относясь к этим уровням (индивид — личность — группа — коллектив — общество), она связана с условиями их существования, в которых удовлетворяются основные материальные и духовные потребности, продуцирующие защиту человеческого достоинства, саму возможность выбора и общественно-политического участия, исключающие обеспечение ГБ за счет других групп как во внутри-, так и во внешнеполитической деятельности.

Как неким ее прототипом, отвечающим вызовам безопасности и личности человеческого сообщества, можно признать заключение в 1648 г. Вестфальского мира. Он регулировал вопросы региональной безопасности и предстал первым правовым актом в истории международных отношений. В последующих важных документах (от «Билля о правах» 1689 г. до «Деклараций о независимости» 1776 г.) после 1989 г. интересы государства всегда превалировали над интересами личности, и любая национальная концепция была направлена на безопасность государства в целом, а не на интересы общества, усилиями которого реализовывалась.

Анализ различных практик, усугубленных теориями и вызовами разной природы, подчеркивает принципиальность обращения к исследованию нормативно-правовой базы обеспечения ГБ и конкретных угроз российскому обществу и человеку, которые формируются в современном культурном пространстве страны и мира. В Российской Федерации основой обеспечения безопасности стал документ утвержденный Указом Президента России от 5 марта 1992 г. — Закон Российской Федерации «О безопасности». Согласно ст. 1, под безопасностью понимается состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз. Жизненно важными интересами при этом признаются совокупность потребностей, удовлетворение которых надежно обеспечивает существование и возможности прогрессивного развития личности, общества и государства, связанных с поддержанием всеобщего мира¹².

Из этого следует, что интересы государства, личности и общества стоят на одной ступени, и ни одно из них не превалирует над другим. Тем самым Россия зафиксировала «складывание» нового концептуального подхода к проблеме безопасности, созвучного Программам развития ООН 90-х гг. ХХ в. Они постулировали, что развитие должно быть нацелено на людей, а не на безопасность национальных границ, на развитие здравоохранения, образования и политической свободы в дополнение к экономическому благосостоянию. Чуть ранее это нашло отражение в концепции «мировой системы», где впервые упоминается о личностной безопасности и о физической безопасности отдельного индивида.

В Конституции Российской Федерации 1993 г., которой предшествовали бурные дискуссии, уже видны характерные сдвиги, направленные непосредственно на гуманитарный аспект. Очевидно, существуют угрозы, несущие более разрушительные действия, нежели военные (например, демографические, природные и экологические катастрофы). В ст. 55, 71 Конституции России говорится непосредственно о безопасности государства, о том, что в ведении России находятся оборона и безопасность, ст. 13 — об угрозе безопасности государства за счет создания объединений, направленных на подрыв государственности, нарушение Конституции, в ст. 37 — о безопасности труда. Ст. 72 гласит о том, что в ведении РФ находится общественная и экологическая безопасность, что свидетельствует — безопасность границ и государства, безусловно, приоритетны, но наполнение термина уже выходит за их рамки.

Результаты исследования «Статистика знает все», проведенного в 2001 г., показывают, что безопасность среди других категорий стоит у людей на первом месте, на втором — мир. Из результатов исследования, проведенного фондом «Общественное мнение» в том же году, также следует: понятия «достаток», «безопасность» и «закон» являются самыми приоритетными для респондентов¹³.

Спустя пять лет мы вновь обратились к этой теме, но уже по материалам исследований, проведенных ВЦИОМ. Обращает на себя внимание, что каждый четвертый опрошенный (24 %) указал, что за последние 2—3 года сталкивался (сам или его окружающее) с ситуациями угрозы личной безопасности. Причем некоторые респонденты отмечали, что им не раз приходилось сталкиваться с подобными ситуациями — частота попадания в реестр экстремальных ситуаций по ответам респондентов составила 45 % (такова сумма ответов, где указаны схожие ситуации). В то же время большинство опрошенных (75 %) отметили, что им не приходилось сталкиваться с угрозами собственной безопасности и безопасности их близких. Судя по всему, ситуация (на тот момент) не изменилась¹⁴, но гуманитарные проблемы безопасности волнуют многих.

Принципиально новые идеи и концептуально-методологическое значение несет Указ Президента России «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года» № 537, упорядочивающий деятельность по ее обеспечению на основе конкуренции. В нем (по сравнению со стратегиями 1997 и 2000 гг., утратившими силу) на первый план выходит национальная оборона, государственная и общественная безопасность. Анализ текста наводит на мысль о том, что эти два понятия практически «приравнены», более того, взаимозависимы друг от друга (в том, что национальная безопасность опирается на интересы общества и личности) и являются залогом устойчивого развития страны, о чем говорится уже в первом пункте документа.

Россия, выступая в качестве гаранта от угроз и рисков для развития личности, задает гуманитарному смыслу безопасности «модус быть». «Возрождаются исконно российские идеалы, духовность, достойное отношение к исторической памяти. Укрепляется общественное согласие на основе общих ценностей — свободы и независимости Российского государства, гуманизма, межнационального мира и единства культур многонационального народа РФ, уважения семейных традиций, патриотизма»¹⁵. Эти цели, идеалы, ценности являются залогом безопасного развития общества и формируют гуманитарное знание у подрастающего поколения. Как отмечается в Стратегии, обеспечение национальной безопасности — это обеспечение ее безопасности во всех сферах, включая и выделяя гуманитарную с акцентом на социализацию.

В разделе Стратегии «Современный мир и Россия: состояние и тенденции развития» в пункте 20 отмечается, дабы предотвратить угрозы национальной безопасности необходимо обеспечить в первую очередь социальную стабильность, реализовать базовые права человека, в том числе на безопасность. В следующем разделе «Национальные интересы Российской Федерации и стратегические национальные интересы» в п. 24 обозначено, что приоритетом развития России в сфере национальной безопасности является сосредоточение ресурсов на повышении качества жизни россиян путем гарантирования личной безопасности, высоких стандартов жизнеобеспечения. В п. 38 определяется, что безопасность не просто личности, а прежде всего детей и подростков, является приоритетной целью государства¹⁶.

Особое внимание уделяется тому, что обеспечение общественной безопасности достигается путем повышения качества жизни российских граждан теми ее институтами, что определяют развитие личности. Естественно, безопасность зависит не от борьбы с кем-либо, а от полноценного диалога и единства народа, от понимания им взаимосвязи личностной и государственной безопасности. Таким образом, Стратегия определила ряд приоритетных для государства задач в области национальной безопасности и одной из главных обозначила безопасность личности и общества как залог успешного развития страны. Это лишь стимулирует анализ тех вызовов, что формируются в ее культурном пространстве, и угроз, исходящих из внешней среды последних лет.

В первом случае характер вызовов связан с когнитивной сферой личности — лидеров и граждан (наличием у них «операциональных кодов», определенных когнитивных и «инструментальных» способностей); процессами, механизмами культурного и политического самоопределения, самооргани-

зации элит и социальных групп, их связей и взаимодействия. Особую озабоченность вызывает рост бюрократии и усиление влияния олигархических групп.

Все это изучается политологией, в рамках которой развивается политическая регионалистика, чьей основной парадигмой стало исследование элит субъектов Российской Федерации. В частности, самоопределение здесь характеризуется как когнитивный процесс, в ходе которого субъект не только осваивает основные процедуры восприятия и мышления, но и нарабатывает комплекс знаний и ценностей, соответствующий потребностям легитимации. Процесс самоорганизации (на примере элит регионов), в основании которого лежат смысловые системы и особый статус правящих на местах групп, позволяет принимать им существенные в масштабах территории решения и формировать спектр внешних и внутренних отношений. В модели их интерактивности сохраняется упор на стабильность общественно-правовых взаимодействий и становление новых видов консолидации как «внутри себя», так и в общегосударственном масштабе¹⁷.

Во втором случае, как было отмечено на встрече министров иностранных дел «Большой восьмерки» в июне 1999 г., они «настроены бороться с множеством угроз human security»¹⁸ в сфере международных отношений. Безопасность в данном случае является как предметом политической истории и истории международных отношений, так и политологии, изучающей неинституциональные аспекты политической жизни (теории политической культуры, политической идеологии, международной политики). Такое структурное понимание отечественной политической науки позволяет увидеть возможности постоянного расширения теоретических представлений о ГБ, а также зафиксировать присущие им концептуальные подходы к изучению современных вызовов и угроз России.

Важно то, что прежние дисфункции, бинарные оппозиции уступают место изучению инструментов, механизмов и процедур, направленных на решение комплексных разнородных задач в глобальном, общественном и локальном измерении. Из него следует, что сохранение отечественной культуры как знаково-символической и ценностно-смысловой среды формирования и развития российских граждан, их политических лидеров и элит — общезначимое дело. 

Но принципиальной и актуальной здесь является «защита самой антропологической парадигмы, характерной для отечественной истории, культуры и цивилизации, конкретных исторических форм ее воплощения»¹⁹ и воспроизводства. Проблема в том, на что она ориентирована — на прошлое или будущее? Этот вопрос проистекает из того, что глубокие информационные и трансформационные изменения вызвали к жизни новые типы отношений, проблемы и угрозы, что «в купе» поставили разные по статусу страны перед необходимостью выработки своих подходов к инновационным процессам.

Из анализа научной литературы можно заключить, что традиции — инновации — институты — это концептуальная схема, помогающая понять инновационные процессы в контексте тех традиций, которые уже существуют в культуре и обществе, и в сфере их социального признания в качестве базы для осуществления инноваций в системе жизнеобеспечения людей. Эта схема, с одной стороны, позволяет избежать противопоставления традиций и инноваций, трансформации последних в нечто чуждое традициям, с другой — делает возможным осмысление процессов превращения инноваций в социально-признанные нормы и ценности, т. е. институции, формирующиеся в ходе совместных социальных действий и коммуникаций между людьми и со временем становящиеся традицией.

Современная политика, исходящая из приоритета инноваций, должна учитывать эти две «стороны медали» для того, чтобы не лишать их и преемственной связи с культурой прошлого, и полнокровной связи с будущим, с той структурой перспектив, которая складывается благодаря потоку инноваций и его рефлексии. В свою очередь редукционизм и моноцентризм в их обновленных (евро- и американо-центристских) моделях как методология в современных политических практиках становятся однополярной парадигмой глобализации при диктате США. О чем ее правящая элита, не скрывая, ранее заявляла в своих программных документах, а ныне с любой подходящей площадки (вплоть до Украины), служащих поводом и информационным прикрытием военной интервенции Запада по отношению к «неправильным» государствам. Именно их США, причем «чужими руками», стремится оставить в прошлом.

В этих условиях знание механизмов указанных процессов становится защитой антропологической матрицы России, формирующей общую методологию безопасности существования Человека. Именно в сфере культурно-исторической преемственности, идентичности и саморазвития разворачивается сейчас самая острая идейно-политическая борьба. Поэтому перед каждым разумным россиянином, обществом, его политической и интеллектуальной элитой стоит ряд задач, вытекающих из цели сохранения единства прошлого и настоящего России и ее самой в качестве исторического, культурного и цивилизационного субъекта.

Для этого, на наш взгляд, необходимо срочно разработать и предложить социуму отечественную концепцию ГБ в широком контексте общественного развития страны. Следует в полной мере «осознать обоснованные предложения по изменению сложившейся системы национальных интересов, реально перенеся в ней акцент с государства на человека как главную цель развития общества и государства, проанализировать влияние новых характеристик международной среды на социальные отношения и внутреннюю политику, факты возросшего значения несиловых составляющих национальной безопасности»²⁰.

За прошедшие десятилетия национальная безопасность сильно эволюционировала, обрела гуманитарный смысл, необходимость в котором обозначило само российское общество. Безопасность может быть ныне определена как «сетевая устойчивая совокупность необходимых и достаточных факторов, надежно обеспечивающих: достойную жизнь каждого человека; защищенность всех структур жизнеспособности семьи, общества и государства; их цели, идеалы, ценности и интересы, их культуру и образ жизни, традиции от неприемлемых рисков, от внутренних и внешних вызовов и угроз; способность эффективно предотвращать формирующиеся опасности на основе культуры компромисса по поводу благополучия и справедливости для Всех»²¹.

Личность была и остается первичным субъектом политики. Обеспечение ее безопасности стоит не ниже и не выше иных уровней безопасности как системы связей и отношений, характеризующих такое их состояние, при котором личность — эталон безопасности; общество, концентрирующее интересы народа, обеспечивает сохранение и выживание государства, а оно призвано делать то необходимое, с чем общество не справляется по своей природе.

Таким образом, ГБ России — это комплексная способность личности, общества и государства защитить себя от физических и метафизических угроз своему существованию, складывающаяся в противоречивом поиске партнеров своей организации, разделяющих цивилизационные, культурно-исторические, антропологические парадигмы России в современном мире, а также условия существования, самореализации человека в сферах его взаимоотношений и жизнедеятельности.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Балуев Д.Г. Личностная и государственная безопасность: современное международно-политическое измерение: автореф. дис. ... д-ра полит. наук. Н. Новгород, 2004. 47 с.

² См.: Казаков М.А. Гуманитарная безопасность как основание внутренней политики современной России // Вестн. Нижегор. ун-та. Сер.: Социальные науки. Н. Новгород, 2013. № 1. С. 22—27.

³ См.: Социология: энцикл. / сост. А.А. Грицанов, В.Л. Абушенко, Г.М. Евелькин и др. М., 2003. С. 22.

⁴ Аристотель. Политика // Аристотель. Соч.: в 4 т. М., 1983. Т. 4. С. 94.

⁵ Цит. по: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. Кн. X. 452 с.

⁶ Цит. по: Циммерман М. Хайдеггер, буддизм и глубинная экология // Мартин Хайдеггер: сб. ст. СПб., 2004. С. 143.

⁷ Водолагин А.В. Ценностное сознание и философия безопасности // Нац. безопасность. 2009. № 2. С. 7.

⁸ См.: Капустин М.П. КОНЕЦ УТОПИИ? Прошлое и будущее социализма. М., 1990. 594 с.

⁹ Резник Ю.М. Жизненный выбор человека: сущность и стратегии реализации // Личность. Культура. Общество. 2012. Т. XIV. Вып. 3. № 73—74.

С. 20.

¹⁰ Теория международных отношений: учеб. пособие: в 2 т. Н. Новгород, 2004. Т. 1. С. 126.

¹¹ См.: Закон Российской Федерации «О безопасности» от 5 марта 1992 г. № 2446-I. URL:http://base.garant.ru/10136200 (дата обращения: 11.12.2014).

¹² См.: Новопрудский С. Иду на «я» // Известия. 2001. 16 нояб.

¹³ См.: Мнения. Библиотека. Хроника. URL: http://prigovor.ru/info/37472. html (дата обращения: 09.12.2014).

¹⁴ См.: «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года». URL:http://www.rg.ru/2009/05/19/strategia-dok.html (дата

обращения: 09.12.2014).

¹⁵ Там же.

¹⁶ См.: Казаков М.А. Региональные элиты в политическом процессе России. Н. Новгород, 2004. 332 с.

¹⁷ См.: Балуев Д.Г. Личностная и государственная безопасность: международно-политическое измерение. Н. Новгород, 2004. С. 75—76.

¹⁸ Маслова М.В. Гуманитарная безопасность России в современных условиях: к вопросу социально-философской методологии исследования //

Власть. 2011. № 11. С. 12—15.

¹⁹ См.: Казаков М.А., Лемкина Е.С., Савельева И.В. Гуманитарная перспектива национальных интересов // Вестн. Нижегор. ун-та. Сер.: Социальные науки. 2011. № 4. С. 24—29.

²⁰ Кузнецов В.Н. Социология безопасности: учеб. пособие. М., 2007. С. 27.

²¹ Там же. С. 253. Поступила 23.12.2014.

M. A. Kazakov, E. S. Levina. Human Security in the Discourse of Security Theory, Political Science, and Russian Political Regionalistics

The paper discusses development of the category of "human security", its origins, backgrounds and basic features. Basic characteristics of this concept are revealed; its essential aspect of human orientation is specified. It is determined that the primary methodological bases in cognition of the phenomenon of human security are the socio-philosophical conceptions of the human nature and security. The authors state that human security is connected with conditions of existence of an individual, which satisfy the basic material and spiritual needs producing protection of human dignity and the very possibility of socio-political participation excluding provision of human security at the expense of other groups both in the internal and external dimensions.

Attention is drawn to the sort of fundamentally new ideas as well as the conceptual and methodological significance that the basic documents regulating activities providing national security and its variations carry. Special importance is attached to personal security, which is equivalent to security of a state and is a model component of national security.

Human security of the Russian Federation is a complex ability of a person, of the society and the state to protect themselves from physical and metaphysical threats to their existence, emerging now in a contradictory search for their partners sharing both civilizational, cultural, historical, and anthropological paradigms of Russia in the modern world, and conditions of existence, of self-fulfillment of a person in their relationships and vital activities.