М. А. Елдин. Диалог духовных традиций регионов Евразии и Руси-России как основа культурного бытия российского социума

M. А. ЕЛДИН

ДИАЛОГ ДУХОВНЫХ ТРАДИЦИЙ РЕГИОНОВ ЕВРАЗИИ И РУСИ-РОССИИ КАК ОСНОВА КУЛЬТУРНОГО БЫТИЯ РОССИЙСКОГО СОЦИУМА

ЕЛДИН Михаил Александрович, доцент кафедры философии Национального исследовательского Мордовского государственного университета, кандидат философских наук.

Ключевые слова: духовная культура, нравственность, российское общество, византийское наследие, традиция

Key words: spiritual culture, morality, Russian society, Byzantine heritage, tradition Обсуждается проблема русской религиозной традиции в конфессиональной специфике российской культуры. Доказывается, что культура российских этносов очень значима как субъект духовной культуры.

The issue of the Russian religious tradition in the confessional specifics of the Russian culture is discussed. It is proved that the culture of Russia's ethnic groups is very important, being the subject of spiritual culture.

Изучение религиозной культуры, самоопределение духовных традиций, национальности (специфика национальной представительности) и ценностные нормы, перспективы их развития представляются очень важными. Традиции религиозности как область научных исследований актуальны, поскольку определение специфики дефиниций данной проблемы до сих пор остается малоизученным. Современный подход к явлениям традиций общества основывается на представлении о единстве, целостности общественно-культурного процесса в сочетании с пониманием конкретно-исторических особенностей его ступеней развития. Сам факт возвращения многих современных россиян к истокам конфессиональной культуры свидетельствует о стойкой их заинтересованности в возрождении духовного наследия Отечества.

Духовная ситуация, сложившаяся в современной системе отношений человека и российского общества должна быть признана критической. Пути преодоления кризиса лежат в контексте обращения к истокам российской духовно-нравственной культуры. Высокие достижения византийской и древнерусской культур заставляют вновь обращаться к тому аспекту ценности религии, которые могут быть побудительным мотивом культурсозидающей деятельности в сфере современной деятельности общества, инструментом к воссозданию универсального социокультурного пространства. В связи с этим актуален теоретический дискурс относительно роли публичности религии в современности. По мнению Дж. Бекфорда, одну из форм «управления различиями» в рамках политики мультикультурализма заключается, с одной стороны, в признании религиозных организаций в качестве «сообщества верующих», с другой — приглашении их к сотрудничеству в области предотвращения экстремистской деятельности, обеспечении гражданской лояльности мигрантских сообществ и проведении межконфессиональных совещаний и круглых столов¹. В зависимости от политической мобилизованности и ее инициатора в религии можно выделить, по мнению Х. Цусиро, несколько видов взаимодействия в рамках публичности религии: религия, мобилизованная политиками; культура, мобилизованная политиками; религия, мобилизованная культурой; политика, мобилизованная религией; культура, мобилизованная религией².

Особую сложность представляет сопоставление традиционного и инновационного оснований в культуре при рассмотрении традиции как неизменного ядра культуры³. Отсутствие самоидентификационности в культуре современности, угрожающий массовой деструкцией идентичностей, согласно Дж. Томлинсону, имеет место, когда разрыв с традиционными практиками и мировоззрением приводит к утрате культурных смыслов и размыву традиции⁴. Многими исследователями отмечены тенденции значительной экономической и политической неопределенности в условиях трансформации культурно-поведенческих стереотипов, обусловленных глобализацией и экуменическими тенденциями⁵. Указанное обстоятельство существенным образом повлияло на осложнение и без того конфликтной ситуации в поликонфессиональных и многонациональных регионах бывшего СССР (Кавказ, Центральная Азия, отчасти Поволжье), где (особенно среди молодежных групп) стали приобретать и доминировать экстремистские и фундаменталистские ценности.

История духовного развития евразийских народов знает множество примеров исхода кризисных ситуаций в сферах бытия сообществ: этноконфессиональной и культурно-региональной. Уникальным является опыт трансляции традиций духовного созидания от византийцев к россиянам. После падения Византии в XIII в. под ударами войск четвертого крестового похода (1204 г.) именно Русь оставалась оплотом православной культуры, противостоящей Западу. Ситуация осложнялась еще и тем, что католические иерархи стремились подчинить своему культурно-политическому влиянию древнерусские княжества. Впоследствии попытки поставить под контроль римской курии русских политических деятелей не прекращались и впредь, тексты папских посланий «на Русь» продолжали линию давления со стороны римского престола, православная традиция провозглашалась в них «древним злом». Более того, была установлена экономическая блокада русских княжеств: на юге русским путь в Причерноморье закрывала Латинская империя, а на северо-западе восточноевропейского региона в Прибалтике немецко-рыцарские образования. Однако русская правящая элита и значительная часть древнерусского общества, несмотря на давление извне, сохранили приверженность православной культуре и этике.

Византийская империя в 1453 г. прекратила свое существование не в силу некоей внутренней, имманентной несостоятельности. Она была раздавлена между беспощадными «военными жерновами» Востока и Запада. Такому двустороннему давлению тогда смогло ли противостоять какое-либо общество и государство? Однако византийское духовное наследие оказало решающее влияние на духовную жизнь России, собиравшейся с силами для освобождения от монгольского ига. Последователями византийцев-исихастов являлись на Руси св. Сергий Радонежский, а позже и св. Нил Сорский. Именно из Византии двух последних веков ее существования Россия получила второй после крещения духовный импульс, определивший ее судьбу на многие века. И роль Никейской империи как хранительницы духовного наследия античности и византинизма в истории средневековья не ограничивается только заслугой в восстановлении Византийской империи. Не меньшее значение имеет и факт сохранения и дальнейшего развития традиций восточно-христианской культуры, столь укрепившейся и в Московской Руси.

После падения Византии Россия становится одним из центров христианизации этносов Евразии и борьбы за освобождение греков, валахов, южных славян против турецко-мусульманского господства. В период турецкого владычества в среде балканских народов особую роль в социальной жизни играли православные общины «милети», которые возглавлял греческий патриарх Константинополя. Поэтому проблема взаимодействия русской интеллектуальной элиты и балканских общин носит глубоко исторический характер, восходящий к эпохе византийского присутствия на Балканах.

В некоторых современных исследованиях относительно причин падения Византийского государства отмечается тот факт, что Византия погибла из-за проводившейся династией Палеологов политики униатского компромисса, расколовшей поздневизантийское общество. В условиях нараставшей политической разобщенности и духовно-нравственного упадка государство ромеев переживало последнюю фазу своей истории. Поздневизантийская культура оказалась последним цветком на теле умершего растения. Основой восточно-христианских обществ являлся традиционный этос неисправимости и правильности установленного религиозным народом на соборах образа мысли и бытия человека. Когда это сознание в обществе фрагментируется, то нравственная составляющая общественного сознания приходит в упадок⁶.

После взятия турками Константинополя в 1453 г. Московское царство остается единственным суверенным носителем христианской ортодоксии, очагом поствизантийского конфессионального легитимизма. В отличие от близких по культуре и происхождению балканских стран, Русь никогда не претендовала на «византийское наследство» при существовании Византии де-факто. Русское царство, утвердившись на европейском Востоке, оказалось без всяких узурпаций единственным православным государством. После территориального расширения Российского государства, падения ханств Поволжья и Сибири, русская традиция начинает быть не менее господствующей, чем византийская. Россия сама по себе становится миром и одновременно «ойкуменой»⁷.

На Востоке Европы россияне стремились отстоять свои традиции и Российское государство в довольно суровой обстановке религиозно-политического натиска с востока и запада. Россия в силу тяжелейших условий своего форми рования (господства в Восточной Европе Османской Турции и Золотой Орды, а также натиска со стороны Запада) в значительной степени потеряла возможности к укреплению своей политико-правовой культуры, поскольку была отрезана от мировых центров культурной и экономической жизни. Мы уже отметили то, что Византия, с которой у русских были достаточно прочные связи в эпоху Киевского великого княжества, была разгромлена западными итало-франкскими феодалами и купечеством в XIII в., была окончательно уничтожена турецкими ордами в XV в. (1453 г.) более не являлась источником только конструктивной рецепции ци-вилизационных достижений античности. Хотя именно там еще со времен античности были многие более совершенные элементы гражданской универсализации общества, юридического опыта⁸.

Российский культурно-религиозный идеал земного общежития в качестве цветущего сада, которое представляется в мировоззренческих основаниях общественного сознании российского этноса оказалось общим не только русским, но и другим народам России. Несмотря на оформление этой идеи в рамках церковной доктрины, идущей со времен восточной патристики, указанная социальная доминанта не носила клерикальный характер, но сохраняла народные, стихийные, подчас утопические, представления об общественном мироустройстве.

Россия основывалась на многолетнем опыте общения с Востоком и Византией, поскольку последняя даже в военной дипломатике учитывала особенности социокультурных устоев народов. Духовные основания развития культурной традиции российской цивилизации и сходных с ней социокультурных феноменов были связаны с попыткой оформить и гармонизировать, упорядочить многообразие форм евразийских культур на путях установления единого (не только лишь моноэтничного, славянского) социокультурного пространства в российском обществе, осознавшем свою самобытность в истоках традиций духовности Руси и полиэтнического пространства России. В связи с этим показателен опыт российской аккультурации Среднего Поволжья.

С 1551 по 1710-е гг. в православие, например, на территории Поволжья, чаще всего переходили татарские и мордовские мурзы, приобретавшие таким образом титулы русских князей и крупные имения с многочисленным крестьянством. В начале XVIII в. крестились уже целые селения поволжских этносов. В конце XVIII в. распространение христианства среди мордвы приняло массовый характер⁹. Эти и другие явления в культурной жизни Российского общества свидетельствовали о свойственной российскому самосознанию терпимости в отношении инорелигиозных и иноэтничных (неславянских) традиций. Следует отметить, что русское имперское правительство довольно рано стало исходить из принципа полиэтничности социальных традиций России как эффективного метода управления государством.

Российское христианство нельзя считать более человечным, например, чем западное. Никакими преимуществами в этом смысле оно не обладало и перед религиями Востока. Причины тому надо искать в особенностях русской религиозно-нравственной традиции, породившей феномен русского социального идеала, названного «Третьим Римом», а также в той исторической обстановке, которая определила российский путь развития духовной культуры общества.

Восточный вопрос для России имел центральное значение не только в геополитическом, но и в мистико-религиозном аспекте. С позиций официальной религиозно-монархической идеологемы Российской империи отвоевание Константино-поля-Царьграда было бы основным пунктом реконструкции универсальной славянской православной ойкумены, своего рода новой Византии. Но отношение к Константинополю как центру мирового православия в среде многих россиян оказалось не таким простым и линеарным, как в самодержавных реляциях. Второй Рим оставался центром религиозного притяжения русских, но на нем в сознании россиян оставалась «запретная печать» предапокалиптического плана. Даже победы русской армии над османскими войсками в 70-х гг. XIX в. не привели к российскому господству в землях Византии и Царьграда.

Русские понимали, что завоевание Константинополя в религиозном и этнопсихологическом плане поставит проблему легитимности русского господства в Византии по сравнению с другими православными народами Востока и прежде всего греками. В то же время Москва бы лишалась своего статуса «Третьего Рима» и лидерства в православном сообществе этносов, поскольку у восточных христиан возвращалась бы

их древняя столица. Всеславянская столица — Константинополь могла быть только экуменическим городом всей восточно-христианской ойкумены, чего русские имперские власти, со своим религиозным комплексом об особом славянском национализме, не могли допустить¹⁰.

Наибольшая противоречивость религиозного сознания в Российской империи проявилась именно тогда, когда в своей восточной политике российские цари приблизились вплотную к славянскому узлу религиозно-политических решений славяно-российских проблем диалога (как с Польшей или Болгарией, воевавших в двух мировых войнах не на стороне россиян и т. д.). Именно проекция российского философа и дипломата о малоперспективной будущности славяно-российской федерации в XIX в. была скептически оценена в трудах К. Н. Леонтьева, посвященных важности византийского легитимизма в религиозно-политической конструкции российского общества, что оказалось весьма прозорливым и уместным даже сегодня в славянском пространстве регионов бывшего СССР¹¹.

Противоречивость российского подхода к указанной этноконфессиональной проблеме, как показали последние события новейшей истории Югославии, сказалась в том, что, с одной стороны, российские общественные деятели добивались одновременно и Западного своего признания, с другой — россияне включались в борьбу за легитимизацию себя как духовного лидера поствизантийского ортодоксального общества. Но и среди народов восточно-христианского наследия возникали проблемы. Так, Грузия, как православная общность, создававшаяся на традициях христианского Востока имела полное право претендовать на статус не менее важный, чем Россия в среде народов ортодоксальных традиций, поскольку православная церковь грузин сохранила уникальную мистичность традиций православной религии в тяжелейших условиях турецкого и персидского геноцида, когда религиозность оставалась едва ли не последним оплотом культуры народа. К сожалению, православная идентичность не всегда помогает и здесь, как показали события 2008 г.

России была характерна уникальная сакрализация монархической власти в православно-универсалистских категориях. Однако нетрудно заметить, что стремление военных элит империи в отношении нерусских полиэтнических образований любой ценой законсервировать имперскую основу государственности (без реформ и трансформаций) привело их (и империи, и дворянские элиты) к распаду, ускоренному глобальным конфликтом 1914—1918 гг. Так, в России претензии высшего офицерства на сохранение статуса «Третьего Рима», имевшие продолжением идеологию Белого движения в борьбе за реставрацию «единой и неделимой» империи, послужили одной из главных причин его краха, поскольку большевики первоначально взяли на вооружение националистический лозунг права наций на самоопределение¹².

Проблемная ситуация смены духовных ориентиров и деморализации населения в постсоветских регионах конца XX в. осложнилась и тем, что в постсоветской России оказалась фрагментированной светская, гражданско-обще-ственная мораль. Ярким примером является отсутствие верности в деловых и тем более в семейных отношениях, доминирование в межчеловеческих отношениях того положения, что надеяться можно только на себя. Религиозная культура многих россиян начала XXI в. находилась в столь запущенном состоянии, что если говорить о сегодняшнем сознании, то картина получается довольно размытая. Невозможно с четкостью утверждать, что отдельные группы людей религиозны, а другие — убежденные атеисты¹³. На самом деле есть множество людей, живущих среди мифов, слухов, предвзятых мнений, болезненных разочарований и установок. Все это во многом определяет духовную атмосферу сегодняшнего дня.

В современной России существует перечень наиболее распространенных организаций нетрадиционного толка: «Свидетели Иеговы», «Церковь Саентологии», «Мунизм» и др. Современная молодежь России по-разному выбирает нетрадиционные моральные и религиозные предпочтения¹⁴.

Несмотря на сложившуюся реальность, важно понять, что российская культура является в своей основе православной. Византийское духовное наследие дало формообразующее начало отечественной культуре, т. е. то единое социокультурное пространство, где развивались ее составляющие элементы, в том числе и сектантство. В этом плане следует отметить, что устойчивая сторона культуры — культурная традиция, благодаря которой происходит трансляция человеческого опыта в будущее, и каждое новое поколение может актуализировать опыт, опираясь в своей деятельности на созданное предшествующими поколениями. В данном случае для россиян наиболее ценен, на наш взгляд, уникальный духовный опыт византийской религиозно-нравственной традиции.

Каждый гражданин имеет право верить во что желает. Однако это не означает, что богатые должны скупать все в области культуры и заниматься прозелитизмом. Есть понятие государственного протекционизма, в том числе и в таких странах, где православие имеет важное присутствие в истории общества (Греция, Кипр, отчасти Финляндия). Он осуществляется не только в религиозной сфере общества, но и в экономике, политике. Особенно интересен в духовном плане опыт культурсозидания в новой Греции, где православное население составляет 80 %. Речь идет не о навязывании какой-либо религиозной парадигмы и нравственно-психологическом индуцировании населения, а о многосторонней поддержке традиции, исторически олицетворяющей национальную культуру большинства народов России.

С одной стороны, православные церкви все активнее участвуют в экуменическом движении — проекте, ставившем задачу размывания всех вероучительных и моральных устоев христианских конфессий, слияние их в единый котел, с полным пренебрежением к различиям в вере и духовной жизни общественного строя. С другой стороны, православие, сближаясь в рамках движения экуменизма с Западом, все более утрачивает внутреннее единство — различия между православными церквами, православная традиция рассматривается как часть «национальной культуры». Как итог на престоле вселенского патриархата в Константинополе оказывались разные лица, бывшие кем угодно — протестантами, мусульманами, католиками, но только не подлинно православными патриархами. Вопрос о судьбах российской духовной традиции и ее созидательной роли в Евразии может быть решен только в условиях восстановления авторитета православия. В этом восстановлении духовных традиций россиянам важно начинать с себя, с возрождения духовной притягательности конфессиональной культуры и религиозных структур в России, возвращения нравственных основ жизни общества и православных основ исторической государственности россиян. Тогда россияне смогут привнести эту истину и другим народам.

В связи с этим развитие межэтнических, межрегиональных отношений, культурного диалога на основе учета российских конфессиональных оснований созидания нового российского цивилизационного пространства остается особенно важным. Во многом результативность социально-гуманитарных исследований зависит не только от социально-экономических факторов, но и от того обстоятельства, насколько будут учтены исторические уроки и состояние духовно-нравственной атмосферы в зонах межконфессионального и межэтнического диалога Восточной Европы и России.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Becford J.A. The Return of Public Religion? A Critical Assessment of a Popular Claim // Nordic Journal of Religion and Society. 2010. № 2. P. 128.

² Tsushiro H.A. Multi-dimensional Understanding of public Religion wait Special reference to the Yasukuni Shrine // Politics and Religion. 2010. Vol. IV. № 1. P. 58.

³ См.: Belfore E. Auditing Culture: the subsidized cultural sector in the New Public Management // International Journal of cultural Policy. 2004. Vol. 10. № 3. P. 281—299.

⁴ См.: Tomlinson J. The Culture of Speed. The Coming of Immediacy. Sage Publications Ltd., 2007. 192 р.

⁵ См.: Lebedev A., Dungworth M. Russian orthodox and protestant individualism as patterns of European thought. Kazan, 2003. 60 р.

⁶ Елдин М.А. Духовная традиция и модернизация российского общества: философский анализ // Вестн. Чуваш. ун-та. 2012. № 2. С. 137.

⁷ См.: Гумилев Л.Н. От Руси к России. М., 2003. 318 с.

⁸ См.: Мочалов Е.В. Антропологические темы в философии всеединства

России XIX—XX вв. Н. Новгород: ЦЕНТР «СЭИ», 2002. С. 29.

⁹ См.: Юрченков В.А. Мордовский этнос в системе Российской империи: XVIII — начала XX века // Вопросы истории. 2004. № 4. С. 26—37.

¹⁰ См.: Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2008. 816 с.

¹¹ См.: Леонтьев К.Н. Избранное. М., 1993. 118 с.

¹² См.: Шукшина Л.В. Социальные иллюзии: генезис и технологии создания. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2009. 128 с.

¹³ См.: Мизонова О.В. Нравственная культура современных россиян и русское духовное наследие. Гармонизация социальных отношений в полиэтническом регионе // I Сухаревские чтения: материалы Всерос. науч. конф. с междунар. участием. Саранск, 23—24 дек. 2011 г.: в 2 т. Саранск, 2012. Т. 1. С. 88—92.

¹⁴ См.: Шукшина Л.В. Социальные иллюзии ...

Поступила 20.11.2013.

REFERENCES

¹ Becford J.A. The Return of Public Religion? A Critical Assessment of a

Popular Claim // Nordic Journal of Religion and Society. 2010. № 2. P. 128.

² Tsushiro H.A. Multi-dimensional Understanding of public Religion wait Special reference to the Yasukuni Shrine // Politics and Religion. 2010. Vol. IV. № 1. P. 58.

³ Sm.: Belfore E. Auditing Culture: the subsidized cultural sector in the New Public Management // International Journal of cultural Policy. 2004. Vol. 10. № 3. P. 281—299.

⁴ Sm.: Tomlinson J. The Culture of Speed. The Coming of Immediacy. Sage Publications Ltd., 2007. 192 r.

⁵ Sm.: Lebedev A., Dungworth M. Russian orthodox and protestant individualism as patterns of European thought. Kazan, 2003. 60 r.

⁶ Eldin M.A. Duhovnaja tradicija i modernizacija rossijskogo obshhestva:

filosofskij analiz // Vestn. Chuvash. un-ta. 2012. № 2. S. 137.

⁷ Sm.: Gumilev L.N. Ot Rusi k Rossii. M., 2003. 318 s.

⁸ Sm.: Mochalov E.V. Antropologicheskie temy v filosofii vseedinstva Rossii XIX—XX vv. N. Novgorod: CENTR «SJeI», 2002. S. 29.

⁹ Sm.: Jurchenkov V.A. Mordovskij jetnos v sisteme Rossijskoj imperii:

XVIII — nachala XX veka // Voprosy istorii. 2004. № 4. S. 26—37.

¹⁰ Sm.: Danilevskij N.Ja. Rossija i Evropa. M., 2008. 816 s.

¹¹ Sm.: Leont'ev K.N. Izbrannoe. M., 1993. 118 s.

¹² Sm.: Shukshina L.V. Social'nye illjuzii: genezis i tehnologii sozdanija.

Saransk: Izd-vo Mordov. un-ta, 2009. 128 s.

¹³ Sm.: Mizonova O.V. Nravstvennaja kul'tura sovremennyh rossijan i russkoe duhovnoe nasledie. Garmonizacija social'nyh otnoshenij v polijetnicheskom regione // I Suharevskie chtenija: materialy Vseros. nauch. konf. s mezhdunar. uchastiem. Saransk. 23—24 dek. 2011 g.: v 2 t. Saransk, 2012. T. 1. S. 88—92.

¹⁴ Sm.: Shukshina L.V. Social'nye illjuzii ...

M. A. Eldin. Dialogue of Spiritual Traditions of the Eurasian Regions and Rus (Russia) as the Basis of Being of the Russian Society

The religious factor is one of the most significant in today's Russian society. Perhaps, no party or social movement is paid as much attention of the society as religion.

The spiritual foundations of development of the cultural tradition of the Russian civilization and similar socio-cultural phenomena were related to the attempt to formalize and harmonize, to organize the diversity of cultures in the ways of establishing a unified socio-cultural space in the Russian society aware of its identity being in the origins of traditions of spirituality of Russia and the multiethnic space of Russia. In recent times, one can find the assessment of the contemporary period as the one leading to fragmentation and leveling of the centuries-old system of religious and moral values dating back to the distant medieval era of the Byzantine civilization that once gave impetus to the development of the Russian national spiritual thought. As a result of the blurring of the spiritual component of social relations, many Eurasian ethnic groups and regions experience the deepest multilevel crisis, escape from which, as the author of the paper thinks, only appears possible through objective resolution of the primary range of issues related to addressing the multiethnic origins of the history of Russian spirituality.

These aspects are more or less reflected in the examples of acculturation in the Volga Region (Mordovia). In general, it should be stated that there is no holistic study in the scientific literature addressing the unique culture of a particular region in the cultural and philosophical dimension.

The works by Russian researchers studying relations between Russians and Eastern Christian communities provide an opportunity for an in-depth analysis of prospects for the existence of traditions of Russian spirituality in the regional dimension, as the leading Russian concepts reflect the substantive essence of the studied phenomenon. This is the concept of conciliarism, unity, and synthesis of cultures.

Thus, the spiritual heritage of the Russian religious culture is an interdisciplinary unifying phenomenon, gaining universal ideological nature, making it one of the valuable evidences of the uniqueness of Russia's role in the history of world culture. Multifaceted, complex nature of the phenomenon of Russian religious and moral traditions is manifested on different sections: ethno-cultural, spiritual, historical, and philosophical ones, each time discovering new, previously unstudied aspects of the dialogue of cultures.

ELDIN Mikhail Aleksandrovich, Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor, Department of Philosophy, National Research Ogarev Mordovia State University (Saransk, Russian Federation).