В. А. Писачкин, В. В. Козин. Регион как смысловая конструкция в социологии. Практический смысл региональных исследований

В. А. ПИСАЧКИН В. В. КОЗИН

РЕГИОН КАК СМЫСЛОВАЯ КОНСТРУКЦИЯ В СОЦИОЛОГИИ. ПРАКТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ РЕГИОНАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

ПИСАЧКИН Владимир Александрович, заведующий кафедрой методологии науки и прикладной социологии Мордовского государственного университета, доктор социологических наук, профессор.

КОЗИН Владимир Васильевич, исполняющий обязанности директора Научно-исследовательского института регионологии Мордовского государственного университета, кандидат социологических наук, доцент.

Ключевые слова: здравый смысл, философия, социология, конструкт, практика, регион, регионализм, социальное действие, жизненное пространство, конструкционизм, контекстуальность, воспроизводство

Key words: common sense, philosophy, sociology, construct, practice, region, regionalism, social action, living space, constructionism, contextuality, reproduction

Понятие «смысл» в науке и обыденном сознании употребляется по-разному. В нашем представлении оно неразрывно связано с адекватным осознанием реальности, данной нам в ощущениях. Это выводит нас на проблему осмысления и использования инструментального и категориального статуса «здравого смысла» в истории философии и социальных науках, который имеет весьма сложный опыт в рамках исторических, культурных и семантических практиках. В этом плане социология как наука с большими возможностями и богатейшей предысторией оказывается в условиях «специфического» применения и отношения этого инструмента познания в интерпретации жизненных явлений, строительства собственного когнитивного аппарата, методов исследования и анализа количественного и качественного характера.

Экскурс в область общих определений позволяет выявить некую «точку» изначального строя мысли. В академических словарных дефинициях, как правило, отмечаются английские и немецкие трактовки здравого смысла. В буквальном переводе (англ. common sense или нем. gesunder Menschenverstand) — это совокупность взглядов людей на окружающую действительность и на самих себя, используемых в повседневной практической деятельности. Дж. Мид отмечал: «Мы особенно интересуемся пониманием (intelligence) на человеческом уровне, т. е. приспособлением друг к другу действий различных человеческих индивидов в рамках человеческого социального процесса. Это приспособление происходит посредством коммуникации: посредством жестов на более низких уровнях человеческой эволюции и посредством значимых символов (жестов, обладающих смыслом и являющихся, следовательно, чем-то большим, нежели простые заместительные стимулы) на более высоких уровнях человеческой эволюции»¹. По определению В. С. Барулина, мир здравого смысла — это важный момент духовности повседневности, практически бытовое сознание, сознание, руководствующееся определенными практическими интересами, практически ориентированными ценностями². На повседневном уровне наши действия подчиняются элементарным наборам правил поведения и моральным принципам, обеспечивающим механизм социального приспособления. Основным фактором этого приспособления является смысл.

Смысл возникает и располагается в пространстве отношения между жестом человеческого организма и последующим его поведением, возвещенным другому человеческому организму посредством этого жеста. Если этот жест возвещает другому организму последующее (или результирующее) поведение данного организма, то он обладает смыслом. Другими словами, взаимоотношение между данным стимулом (как жестом) и последующими фазами социального действия, ранней (если не начальной) фазой которого он является, составляет пространство, в котором зарождается и существует смысл. Последний, таким образом, является развитием чего-то объективно существующего в качестве отношения между определенными фазами социального действия. Перед нами не физическое дополнение этого действия и не «идея» в ее традиционном понимании³.

Особое место в ряду социологического осмысления «здравого смысла» в регуляции социального поведения и социальных практик занимает П. Бурдье. По его мнению, в широком значении практика — это все то, что социальный агент делает сам и с чем он встречается в социальном мире. Он проводит тщательный анализ различных, в том числе ритуальных, практик на примере кабильского общества, совмещая фундаментальные вопросы антропологического, социологического и философского познания. Он характеризует всякую социальную практику в отношении с другими практиками, рассматривая ее как процесс «исторического становления». Любая практика есть различие: когда агент что-либо совершает, он отличает себя от предмета своей практики; то, что и как он производит, отличает его предмет деятельности от других; его способ и манера действия отличается от характеристик других агентов и т. д. Только при этом условии практика может быть выделена из хаоса «общественной жизни»⁴. Практика сталкивается с сознанием, но остается внешней ему, а сознание гетерогенно взаимодействию практик, однако необходимо как выражение «предельного случая». В экстремально «внутренней» и «идеальной» роли сознание демонстрирует сущностные характеристики «внешней» социальной практики. Однако, будучи как бы внутренней составной частью совокупности практик, сознание отрицает его универсальный принцип — пространственно-временную локализацию в социальном мире, сингулярность и др. Более того, обнаруживаемый разрыв между «внешней» практикой и «внутренним» сознанием является конститутивным элементом совокупности социальных практик, фиксируемых социологией.

В этом контексте имеет место широчайшая смысловая палитра определений понятия «регион». В основе представлений о регионе лежат понятия «пространство» и «жизненное пространство». Понятие «пространство» используется в естественных языках, а также в различных разделах знания: философии, социологии, математике, физике и т. п. На уровне повседневного восприятия оно интуитивно понимается как арена действия рассматриваемых объектов, сущность некоторой системы. Понятие «жизненное пространство» введено в научный оборот в конце XIX в. Ф. Ратцелем. В современной социологической интерпретации оно имеет сложную структуру и включает природно-естественный, техногенный, социально-культурный и другие компоненты, каждый из которых имеет сложное устройство⁵. Например, в социально-культурной структуре можно выделить этническое, конфессиональное, правовое, информационное, коммуникационное, экономическое, социальное, политическое, образовательное, эстетическое и другие пространства.

Существует множество определений региона. Э. Б. Алаев рассматривает регион как территорию по совокупности насыщающих ее элементов, отличающуюся от других территорий и обладающую единством, взаимосвязанностью составляющих элементов, целостностью, причем эта целостность — объективное условие и закономерный результат развития конкретной территории⁶. Это определение имеет онтологический статус. В рамках такого подхода регион можно рассматривать как одну из основных территориальных структур организации жизнедеятельности социума, обладающих устойчивостью и целостностью политической, экономической, социальной и культурной жизни, а также относительной соразмерностью в системе других пространственных структур.

Согласно другому определению, понятие «регион» рассматривается в рамках конструкционизма, ему придается гносеологический статус. «Регион есть средство отбора и изучения пространственных сочетаний сложных комплексов явлений... Это интеллектуальная концепция, созданная мышлением, использующая определенные признаки, характерные для данной территории, и отбрасывающая все те признаки, которые рассматриваются как не имеющие отношения к анализируемому вопросу»⁷. Такого рода определение ориентирует исследователя в инструментальном отношении, в контексте приближения создаваемого конструкта к концепту описываемой социальной реальности.

Методология конструкционизма представлена в работах П. Бурдье. Им предложена концепция «социальной топологии», согласно которой человеческие существа в одно и то же время являются биологическими индивидами и социальными агентами, конституированными в отношении социального пространства и через отношения с ним. Если физическое пространство определяется по взаимным внешним сторонам образующих его частей, то социальное представляет собой структуру рядоположенных позиций. Поэтому место в социальном пространстве, занимаемое любым агентом, можно описать через его релятивную позицию по отношению к другим местам и через дистанцию, отделяющую это место от других. П. Бурдье замечает, что социальное пространство стремится реализоваться в физическом «всегда более или менее полно и точно». Но в то же время его трудно мыслить по анологии с физическим пространством, поскольку то пространство, в котором мы обитаем и которое мы познаем, является социально обозначенным и сконструированным, а социальное пространство — это абстрактное пространство, представляющее собой ансамбль подпространств или полей (экономическое, интеллектуальное и др.), которые обязаны своей структурой неравновесному распределению отдельных видов капитала⁸. Это пространство в большей степени инструментально и вспомогательно для теоретических целей, нежели объективно.

Э. Гидденс, рассматривая проблемы регионализации, обращает особое внимание на контекстуальность социальной жизни и общественных институтов. Социальная жизнь происходит и создается «посредством пересечения» присутствия и отсутствия в «постепенном утекании» времени и «незаметном исчезновении» пространства. Физические свойства тела и среды, в которой оно функционирует, неизбежно придают социальной жизни последовательный характер и ограничивают возможность пространственного доступа к «отсутствующим» другим. Подход, получивший название временной географии, предлагает способ условного изображения пересечений пространственно-временных траекторий движения в процессе повседневной деятельности. Он требует в качестве дополнения теоретически обоснованных представлений о субъекте действия и организации среды взаимодействия. Определяя понятия локальности и регионализации, Э. Гидденс стремится разработать концептуальную систему, способную категоризировать контекстуальность с позиций ее неизбежной включенности во взаимоотношения социальной и системной интеграции⁹.

Безусловным основанием конструирования региона становится закон территориальной общности, действие которого обусловлено приоритетом территориальных связей перед отраслевым, он распространяется на большинство компонентов, слагающих данное образование. Но этого основания недостаточно с позиции контекстуальности социальной жизни. Поэтому для более полной категоризации региональных явлений необходимо в конструкт «региона» вводить фактор времени. Такой подход близок к трактовке региона в контексте процесса воспроизводства. Процесс воспроизводства описывается не прямой и не кривой линией, а спиралью и охватывает все фазы, поочередно сменяющие друг друга: производство, распределение, обмен, потребление. Он охватывает кругооборот внутри региона (эндогенный), когда производство и потребление осуществляются в одном регионе. Однако может быть внешний кругооборот, когда производство осуществляется в одном регионе, а потребление — в другом (экзогенный). Совокупность эндогенных и экзогенных операций и полученная разница позволяют дать характеристику конкретному региону, тесноте его связей с другими регионами, выявить специализацию производственных и сервисных структур, расположенных на территории данного образования¹⁰.

В этом контексте весьма продуктивным представляется определение региона, предложенное А. И. Сухаревым. Регион есть «относительно самостоятельное целостное, территориально очерченное, природно-социальное явление, обладающее способностью к воспроизводству»¹¹.

Регион как пространственно-временная и смысловая единица организации общественной жизни является сравнительно устойчивым образованием. Его конфигурация определяется статикой исторически сложившегося пейзажа, отразившегося в системе административно-территориального деления страны, и динамикой сочетания внутренних и внешних связей, баланс которых отражается на жизнеспособности и устойчивости территории в существующих границах.

Регион является восприимчивым к воздействию глобальных процессов. Динамические движения определяют характер трансформации жизненного пространства региона, обретающего новое качественное состояние в организации социальной жизни современного российского общества. Так, на рубеже ХХ—XXI вв. в процессе информатизации происходят глубокие преобразования в структуре занятости населения, вертикальной и горизонтальной мобильности, перераспределении социальных групп и слоев; наблюдается интенсивный прирост занятых в сфере услуг. Кардинальным образом изменяются сферы массовой коммуникации, труда и занятости.

В рамках системного подхода регион представлен в качестве системы открытого типа. В нем любая система рассматривается как совокупность взаимосвязанных элементов, имеющая выход (цель), вход (ресурсы), связь с внешней средой и обратную связь. Основными свойствами систем (в нашем случае — регионов) являются целостность, взаимосвязи и взаимозависимости системы и внешней среды, структурность, иерархичность, множественность описания системы, непрерывность функционирования и эволюции, целенаправленность, стремление к состоянию устойчивого равновесия, альтернативность путей функционирования и развития, наследственность, приоритет качества, приоритет интересов системы более широкого (глобального) уровня, надежность.

Под «формой» регионализации Э. Гидденс видит «внешний вид границ, определяющих территорию региона». Это схема взаимодействия форм регионализации их характера в аспекте продолжительности и протяженности. В большинстве локальностей границы, разделяющие зоны, имеют вещественные (материальные) или символические проявления. В контекстах взаимодействий допускается большая или меньшая степень проникающего присутствия, охватывающего сопредельные зоны¹².

В исследовании региона современная наука широко использует различные методы анализа и прогноза. Регионализация в этом плане характеризуется рядом качественных свойств, выражающих контекстуальность и связь с междисциплинарностью, системностью, холистичностью (целостностью), компаративностью (сравнительностью), гу-манитарностью, конструкционизмом, коммуникативностью.

Эмпирическая и прикладная направленность регионализма обозначает территориальную и предметную локализацию информатизации (и социального контроля) как социального явления и процесса. Гуманитарная или антропологическая направленность этого процесса проявляется в ориентации на внутренний мир личности, мотивы, интересы, потребности людей и предполагает вынесение их в центр вопросов, связанных с правами и свободами личности, нацеленностью на социальную эффективность различных мероприятий регионального, национального и локального масштаба. Этот подход к информатизации позволяет делать обобщения и давать оценки последствиям, которые имеет или может иметь (для населения региона, той или иной социальной группы) то или иное событие, случившееся в прошлом или запрограммированное на обозримую перспективу.

Регионализация ориентирует исследователя на широкое использование ресурсного, ситуационного, компаративного и сервисного подходов. Ресурсный подход позволяет выявить эффективность использования ресурсов региона. Региональные системы содержат некоторый спектр ресурсов: природных, экономических, демографических, интеллектуальных, этнических, административных, санитарно-гигиенических и т. д. Ситуационный подход ориентирован на изучение влияния на регион и управление им в конкретной ситуации. Он предполагает учет совокупности обстоятельств, положения, обстановки, внешних для региона условий, побуждающих и опосредующих принятие определенных управленческих решений.

Таким образом, регион — это социальная реальность, морфологическая единица социума, определяемая по физическим и социокультурным параметрам как пространственно-временная структура, представляющая собой связи между социальными позициями в определенный момент времени. Регион — это пространство в географическом отношении, в социальном плане это функционально упорядоченное пространство организации социальных статусов (дистанций).

Социальное пространство в региональном аспекте — это систематизированные пересечения связей между социальными позициями, обладающие силовым воздействием на людей, занимающие данную социальную позицию. В аспекте социального времени регион есть сеть событий в определенный момент времени¹³. В рамках концепции дисциплинарного пространства регион — это способ организации социального пространства, способ проявления социального контроля, форма власти¹⁴. Ю. М. Лотман говорил о социальном пространстве как семиотическом процессе, разграничивая его на внутреннее (упорядоченное) и внешнее (хаотичное)¹⁵. В. Л. Каганский выделяет пространства-регионы как сакральные пространства-проживаемые практики¹⁶.

Таким образом, смысловая конструкция региона имеет весьма разнообразную структуру, предполагающую различные подходы к рассмотрению этого явления. Выбор того или иного обусловлен целями и задачами, стоящими перед исследователем, а то или иное решение проблемы регионального развития становится достоянием общественной практики.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Мид Дж. От жеста к символу // Американская социологическая мысль: тексты / под ред. В.И. Добренькова. М.: Изд-е Междунар. ун-та бизнеса и управления, 1996. С. 220.

² См.: Барулин В.С. Основы социально-философской антропологии. М.: ИКЦ АКАДЕМКНИГА», 2002. С. 315.

³ См.: Мид Дж. От текста к символу. С. 221.

⁴ См.: Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001. С. 210.

⁵ См.: Писачкин В.А. Социология жизненного пространства. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 1997. 180 с.

⁶ См.: Алаев Э.Б. Социально-экономическая география: понятийно-тер-минол. слов. М.: Мысль, 1983. 290 с.

⁷ Цит. по: Гладкий Ю.Н., Чистобаев А.И. Регионоведение: учебник. М.: Гардарики, 2000. С. 22.

⁸ См.: Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Loqos, 1993. С. 39.

⁹ См.: Гидденс Э. Устроение общества: очерк теории структуризации. М.: Академ. Проект, 2003. С. 202.

¹⁰ См.: Добрынин А.И. Экономическая теория: учебник для вузов. СПб.: Изд-е СПбГУЭФ, Изд-е «Питер Паблишинг», 1997. С. 229.

¹¹ Сухарев А.И. Основы регионологии. Саранск: НИИ регионологии, 1996. С. 4.

¹² См.: Гидденс Э. Устроение общества ... С. 188—189.

¹³ См.: Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект-Пресс, 1996. 414 с.

¹⁴ См.: Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994. 408 с.

¹⁵ См.: Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). СПб.: Искусство СПб., 1994. 399 с.

¹⁶ См.: Каганский В.А. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М. Нов. литер. обозр., 2001. 576 с.

Поступила 12.09.11.