О. Е. Насакин. Культура и творчество в духовной традиции России: прошлое и настоящее

О. Е. НАСАКИН

КУЛЬТУРА И ТВОРЧЕСТВО В ДУХОВНОЙ ТРАДИЦИИ РОССИИ: ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

НАСАКИН Олег Евгеньевич, аспирант кафедры философии для гуманитарных специальностей Мордовского государственного университета.

Ключевые слова: творчество, ценность, традиция, Россия, общество, социум, мировоззрение, духовность, ориентир, человек, прогресс, цивилизация

Key words: creative work, valuables, tradition, Russia, society, socium, ideology, spirituality, orientating point, person, progress, civilisation

Современный россиянин чувствует себя неуютно в мире, с которым нет духовной связи. Ощущение изгнанника или путника, потерявшего дорогу, все более наполняет его жизнь. Однако вне поля зрения ученых остается тот факт, что ценностная установка на человека солидарного, а не эгоистического, атомарного имеет в России глубокие корни, сформировалась исторически, поддерживалась религиозными особенностями православия и не была разрушена за годы советской власти. Она, а также другие ценностные ориентиры и нормы, вошедшие в культурную традицию России, не могут не учитываться при разработке идеологии «честного бизнеса», необходимость которой бесспорна, в противном случае частнопредпринимательская активность вырождается в «экономический беспредел» и спекуляцию. Не подражание или слепое заимствование у Запада, а собственные культурные традиции, социальный опыт предшественников, духовный, нравственный потенциал народа способны стать источниками не просто социальной активности, а творчества.

Без критического, глубокого анализа нельзя принимать в качестве безусловной задачи общества задачу формирования творческой личности. Прежде это касается социальных институтов, связанных с процессом становления личности (семья, школа, вуз). Необходимо не просто продекларировать, но и всесторонне обосновать ценность творчества, индивидуально-личностного начала в социальном развитии, в том числе и традицией многовекового развитии России, отразившейся в богатстве ее духовной, в том числе философской культуры.

Творчество, понятое как родовая, сущностная характеристика человека, реализуется посредством универсальной активности, в процессе которой изменяется окружающий человека мир, создаются новые, социально-значимые вещи, предметы, ценности, а также преобразуется природная и социальная действительность, не удовлетворяющая человека. Одновременно в процессе такой деятельности происходит обновление самого человека, реализация его способностей и дарований, утверждение в мире его «самости», своеобразия, самобытности. Следовательно, творчество — это такой способ бытия человека, который связан не только с преобразованием, обновлением внешнего мира, созиданием в нем ценностей, но и с «деланием себя», развитием своего духовного мира (хотя более правильным было бы говорить о преображении творчеством всего человека в единстве его духовных и телесных качеств).

Есть два весомых аргумента, ставящих под сомнение при таком истолковании творчества его оценку как безусловного блага, пройти мимо которых нельзя. Необходимо принять во внимание критическую установку на творчество, проанализировать аргументы «против» и на этой основе отрефлексировать (конкретизировать, дополнить, уточнить и т. п.) предложенное выше определение творчества.

Поскольку в основе творчества лежит активная, преобразовательная деятельность человека, то обоснование творчества как ценности выступает проявлением технократической мировоззренческой установки, негативные последствия которой в природной сфере хорошо известны. Научно-технический прогресс эпохи индустриализации, который преимущественно и сформировал эту мировоззренческую ориентацию, основан на отношении к природе как к материалу для преобразований: природа — поле для активной человеческой деятельности, неисчерпаемый источник ресурсов, не Храм, а мастерская для человека-творца. Если учесть, что ценностная ориентация на покорение и подчинение природы, на переделку и переустройство мира сегодня превращает в материал для манипуляций и сам человеческий организм, то мнение о грозящей нам экологической катастрофе не будет казаться сильно преувеличенным. Отсюда делается вывод, что поскольку творчество технологично, то оно анти-экологично. Человечество, чтобы выжить, должно войти в XXI в. не с лозунгом творческого переустройства несовершенного мира, не с пафосом свободной самореализации, а с чувством трезвой умеренности, мудрой нетребовательности, с пафосом самоограничения и т. д. Творческому подходу к миру противопоставляется экологический как наиболее притягательный и предпочтительный, дающий человечеству шанс для дальнейшей истории.

За противопоставлением творчества экологии стоит искусственное, ничем теоретически не оправданное, но исторически проявившееся, а к настоящему времени уже исчерпавшее себя. Имеет место размежевание двух типов отношения человека к миру: преобразовательного, зачастую отождествляемого с творческим, и созерцательного, охранительного, которое если и не противопоставляется творчеству, то и с сутью его тоже не связывается. Для философской концепции творчества важно понимание органического единства двух типов отношения к миру: преобразовательного и созерцательного, которые в единстве и образуют то, что называется творческим бытием человека (или творчеством как способом бытия человека в мире). А для семьи, школы, вуза актуальной будет задача формирования в человеке не только деятельного, волевого начала, но и начала созерцательного, охранительного, предполагающего. Важным является и воспитание экологической культуры. Творческая личность — это личность с развитым экологическим сознанием, экологически ориентированная в делах и поступках. Экологический императив «то, что хорошо природе, хорошо и для человека» должен стать ценностным ориентиром творчества.

Аргумент, ставящий под сомнение оценку творчества как блага, связан с пониманием этого явления не просто как одного из свойств, качеств человека, а как его родовой, сущностной характеристики. Такая постановка вопроса перерастает в рассмотрение творчества в качестве высшей ценности, оправдывающей человеческое бытие, придающей ему смысл. Творчество как призвание, предназначение человека — не является ли такая установка на творчество его фетишизацией? Не превращается ли творчество при таком подходе в самоценность, продуцирующую демонов и «сверхчеловеков»?

Хорошо известна точка зрения антропоцентризма с его претензией на то, что человек господин и властелин мира, призванный улучшать, исправлять его. Эпоха Возрождения, в которой антропоцентрическое мировоззрение проявило себя наиболее ярко, отвергая Бога, всякую сверхчеловеческую святыню, обожествляет человека, признает высшей святыней. Творческое начало отнимается у Бога и передается человеку. Не в укорененности в Космосе, как человек античности, не в союзе с Богом, как человек Средневековья, а в себе самом человек Возрождения ищет поры своему существованию.

Отдавая дань гуманистическому пафосу эпохи Возрождения, нельзя не видеть оборотной стороны возрожденческого титанизма — крайнего индивидуализма, эгоцентризма, доходящего до аморализма и духовного авантюризма. Яростное самораскрытие личности, пафос возрожденческой свободы, активное творческое начало обернулись разгулом страстей, своеволием, распущенностью, цинизмом, жестокостью, т. е. пренебрежением моралью. Такое приобретение западноевропейской культуры, как идея «сверхчеловека», стоящего «по ту сторону добра и зла», корнями своими уходит в Ренессанс. Ф. Ницше выступил с открытой проповедью демонического начала в человеке. Его сверхчеловек носит в себе все, что есть в реальности страшного и загадочного. Но, как считает Ницше, «только при этом условии в человеке может быть величие...»¹. Он взывал к звериному в человеке, восславил зло как высшее благо. Обрушив критику на добрых и справедливых за то, что они ненавидят творящих, Ницше призвал созидающих к переоценке ценностей, дал им право создавать новые ценности. «...Кто должен быть творцом в добре и зле, поистине, тот должен быть сперва разрушителем, разбивающим ценности. Так принадлежит высшее зло к высшему благу: а это благо есть творческое»². И если Ф. Ницше с упоением и даже восторгом пишет о «сверхчеловеке», то Ф. М. Достоевский, устами Раскольникова задав вопрос «Тварь ли я дрожащая, или право имею...?», ужаснулся той пропасти, к которой подошел его герой, и всю свою жизнь искал пути ее преодоления.

Н. А. Бердяев поставил задачу не просто проанализировать творчество, а жизнь человека оправдать творчеством, религиозно обосновать его творческое призвание, приравняв творчество к святости³. Такого рода установку критически оценил и не принял С. Н. Булгаков, посчитав этот сюжет нехристианским, а бердяевскую мысль о творчестве — демонической. Бердяев упрекает ортодоксальное христианство в ветхозаветности, ограниченности его религией Закона и Искупления. Необходимо, с его точки зрения, новое религиозное сознание с откровением творчества, где благодать будет дана человеку не от Бога, сверху, а от самого человека. Но именно здесь и почувствовал опасность человекобожия С. Н. Булгаков. Однако это не значит, что он и близкие ему по духу философы (П. А. Флоренский, И. А. Ильин, Н. О. Лосский) отрицали творчество человека.

С точки зрения С. Н. Булгакова, творчество есть атрибутивное качество Бога и призвание человека в мире, не творчество в его метафизическом, изначальном, онтологическом смысле, а служение, послушание на пути к Богу. Но человек идет по этому пути и обретает благодать как существо, обладающее свободой воли и ведомое любовью к Богу, и потому — творческое. Иными словами, понимание человеческого призвания как послушания не отвергает творчества человека, но делает его вторичным. Творчество человека, освященное высшей мировоззренческой идеей (идеей Бога), оказывается богочеловеческим сотворчеством. И хотя Н. А. Бердяев резко критиковал гуманистическую антропологию с ее идеей утвердить правду о человеке без правды о Боге, однако считал, что безбожный гуманизм бесчеловечен⁴. В то же время он высоко оценил Ф. Ницше, посчитав его «предтечей новой религиозной антропологии». Думается, не без влияния Ницше творчество в трактовке Н. А. Бердяева начинает тяготеть к беспредельному, безосновному, безграничному, бездонному, грозит превратиться в самоценность, не нуждающуюся ни в чем. «...Бог ждет от человека такого откровения свободы, в котором открыться должно не предвиденное самим Богом»⁵. Этот тезис Н. А. Бердяева не мог не насторожить С. Н. Булгакова и других философов, предостерегавших против перерождения творческого начала в демоническое.

Творчеству только тогда перестает грозить опасность трансформации из ценности в самоценность, производящую демонов и сверхчеловеков, когда оно обретает содержательность, определенность. Творчество не может быть последним камнем в фундаменте человеческого бытия, высшей и безусловной ценностью. Имея отношение к сущности человека и определяя его призвание (или образ жизни на пути к призванию, понятому как послушание), творчество само нуждается в определенности. Без высшей цели и позитивного содержания творчество превращается в ничто, в небытие (его просто нет как творчества, есть его имитации, подделки, превращенные формы и т. п.). Наличие высшей идеи, в коей творчество находит свое содержание, основу, опору, является необходимым условием его как ценности. Утеря этой опоры обессиливает творчество и в итоге уводит в разрушение, небытие.

Для религиозной концепции творчества высшей идеей является идея Бога. Отпадение творчества от Бога — это лишение его содержательности, превращение в формальное действо и подпадание под власть демонического начала. С учетом более широкого мировоззренческого горизонта можно сказать, что творчество как ценность обязательно предполагает ценностные ориентиры, их иерархию.

Таким образом, творчество, рассматриваемое как родовая, сущностная характеристика человека, его призвание, не может быть признано безусловной ценностью, но только ценностью, обусловленной мировоззренческой системой ориентации, их определенной иерархией. В этой системе ценностных ориентаций творчество приобретает содержательность и конституируется как ценность. Мировоззренческое оснащение творчества человека возможно если и не единственно как религиозное, то по степени глубины и выверенности оно, несомненно, должно быть сродни религиозному.

На этом пути необходимо вовлечь в культурный обиход, сделать реальным фактором, влияющим на наши духовные искания, исихастскую традицию, имеющую глубокие корни в русской культуре, рассматривающую творчество в русле православной системы ценностей. Учение отцов Церкви, идеи Г. Паламы и Г. Синаита, получившие развитие в исихаст-ской традиции на Руси (И. Волоцкий, Н. Сорский, С. Радонежский, П. Величковский, Т. Задонский, С. Саровский),

могут стать той методологической, мировоззренческой базой, которая позволит не только обосновать ценность индивидуально-личностного, творчески-активного начала в бытии, но и увидеть принципиальные различая его истолкования в рамках двух типов гуманизма: западно-европейского, вне-церковно направленного гуманизма с его упразднением Бога и обожествлением человека-творца, и церковно-персоналист-ского исихазма с его идеей богочеловеческого творчества. Сказанное следует рассматривать как заявку на дальнейшее научное исследование проблемы творчества. Практические рекомендации по формированию творческой личности только тогда обретут социальную значимость, когда будут вписаны в культурную матрицу России, будут вытекать из духовных, в том числе православных традиций, которые нельзя рассматривать только с сугубо богословской точки зрения. Они вошли в ткань и плоть национальной культуры и важны для выработки духовных ориентиров верующих и неверующих россиян. Поэтому исследование вопроса о творчестве в православной религии о том, как его понимали отцы Церкви, и то направление русской философии, которое ставило задачи развития христианского мировоззрения, очень важны для решения современных проблем. Патриотическое, национальное начало живительно для творчества, активной, созидательной деятельности людей. При таком наполнении оно поистине становится духовным деянием и в этом своем качестве способно эффективно содействовать обновлению России.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. Соч.: в 2-х т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. С. 766.

² Там же. С. 83.

³ См.: Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества / вступ. ст., сост., подгот. текста, примеч. Л.В. Полякова. М.: Правда, 1989. 607 с.

⁴ Там же. С. 319—322.

⁵ Там же. С. 381.

Поступила 30.06.10.