Н. С. Шкурко. Интерпретация социальной памяти регионального сообщества в политических мифах Якутии

Н. С. ШКУРКО

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ПАМЯТИ РЕГИОНАЛЬНОГО СООБЩЕСТВА В ПОЛИТИЧЕСКИХ МИФАХ ЯКУТИИ

ШКУРКО Наталия Сергеевна, доцент кафедры культурологии Северо-восточного федерального университета, кандидат философских наук (г. Якутск).

Ключевые слова: политическая мифология, идеологический конструкт, символьная элита, тенгрианство, курыкане, духовность, программа олонхо, вторая прародина человечества, этнорегиональные элиты

Key words: political mythology, ideological construct, symbol elite, Ten-griism, qurikans, spirituality, olonkho programme, second ancestral home, ethno-regional elites

Кризис российской государственности рубежа XX—XXI вв. и «парад суверенитетов» регионов стимулировал новый подъем активного политического мифотворчества. В культуре XX в. политический миф выступает в качестве одной из важнейших философских категорий, а ремифологизация как действенная сила организует поведение человеческих масс, реализуется в общественных ритуалах: «в цивилизованном обществе... вытесненная из экономики наукой и техникой, иррациональность сосредотачивается на власти и становится ее стержнем». Политический миф трактуется как инструмент манипуляции общественным сознанием, как часть идеологии, регулирующая духовную жизнь общества¹.

Политические мифы, сконструированные профессионалами (представителями политической и символьной элиты), существенно отличаются от архаических и религиозных, хотя основными объектами мифологизации остаются прошлое конкретного социума, сохраняющее актуальность для современников, а также реальные люди и события настоящего и недавнего прошлого. Используемые в качестве инструмента борьбы за влияние (поскольку за любым политическим мифом стоят конкретные интересы лиц или групп) мифы моделируют политическое пространство и время: задают ритм, масштаб и эмоциональную напряженность обстановки, а также «спрессовывают», низвергают социокультурные основы или, наоборот, демонстрируют «постоянство» времени и социальной памяти. «В критических ситуациях человек всегда обращается к отчаянным средствам. Наши сегодняшние политические мифы как раз и являются такими отчаянными средствами. Когда разум не оправдывает ожиданий, то всегда остается в качестве utilio ratio власть сверхъестественного и мистического»². Политический миф представляет, по мнению К. Флада, «идеологически маркированное повествование, претендующее на статус истинного представления о событиях прошлого, настоящего и прогнозируемого будущего и воспринятое социальной группой как верное в основных чертах»³. А. М. Цуладзе считает, что это «миф, используемый для реализации политических целей: борьбы за власть, легитимации власти, осуществления политического господства»⁴. Мы понимаем политический миф как способ объяснения политической и социокультурной действительности, апеллирующий не только к разуму, но и эмоциям потребителей данного мифа.

Помимо политических мифов общероссийского уровня, к которым относится модернизированный вариант имперского мифа о «возрождающейся великой державе» с его преломлением на уровне субъектов Федерации, в регионах России функционируют собственные политические мифы, имеющие локальную адресность и «оформляющие» потребности местных (этнонациональных) политических элит.

В ходе исторического развития России на ее огромном пространстве оформились масштабные территориальные общности, выделяющиеся своей индивидуальностью в социально-экономическом и политическом облике — регионы. Население конкретных субъектов РФ (Урал, Якутия, Амурский край, Чукотка) регионально идентифицирует себя, причем эта идентификация носит, как правило, надэтнический характер и определяется не национальной, а территориальной принадлежностью, акцентирующей самобытные, социально значимые психологические и даже антропологические черты.

Широта спектра мифологических конструктов, созданных в регионах с различным профессиональным мастерством, объясняется влиянием нескольких факторов.

Во-первых, отказ от советской практики решения основных вопросов жизнедеятельности региона в Москве обусловил спонтанное формирование локальных сообществ и локальных идентичностей в регионах России. В национальных регионах до начала перестройки внутри социальной прослойки единой советской интеллигенции (людей в основном с едиными взглядами, поведенческими стереотипами, мифами) существовали искусственно «выращенные» национальные кадры как результат «коренизации» партийного аппарата, административных структур, системы высшего образования и науки, национальной культуры (обращалось внимание на создание условий для развития высокой культуры у нерусских народов). С распадом СССР начинается процесс формирования национальных элит республик, областей как «достаточно самостоятельных высших групп, занимающих относительно привелигированное положение и непосредственно формирующих этнополитические взгляды и идеологию народов республик»⁵. К середине 90-х гг. XX в. региональные элиты (в том числе этнополитические и эт-ноэкономические) консолидировали в своем составе, кроме политических деятелей, административной интеллигенции и банкиров, представителей интеллектуальной, творческой и символьной элиты (научных работников и преподавателей высшей школы, журналистов, бизнесменов, известных спортсменов, руководителей общественных организаций), претендующих на роль идеологических, интеллектуальных и творческих лидеров местного сообщества.

Во-вторых, в 90-е гг. XX в. в процессе формального демократического транзита региональным (и особенно этнорегиональным) политическим элитам правительством Б. Н. Ельцина в обмен на обеспечение электоральной поддержки и сохранение лояльности был дан карт-бланш. При слабом федеральном правительстве этнорегиональные элиты были заинтересованы в увеличении политического и символического капитала региона, от которого зависели и реальный объем власти, и степень воздействия на федеральный центр.

Якутия уже в начале 90-х г. XX в., следуя известной сентенции «берите столько суверенитета, сколько сможете удержать», лидировала среди регионов, построивших на своих территориях правовые системы, во многом противоречащие федеральному законодательству. Главной движущей и мобилизующей силой суверенизации Якутии, Башкирии и др. стала собранная под риторикой суверенитета, возрождения национальной культуры и самобытности гуманитарная интеллигенция регионов, объединившая положения либерализма и этнонационализма и доказавшая свою аутентичность.

В-третьих, региональная автаркия с ее практикой непубличного осуществления общественно-политического процесса и ограничения коммуникационных потоков федерального и межрегионального уровня компенсировала недостаток информации на уровне локальных сообществ мифологическими конструкциями, для которых точность деталей менее важна, чем правдоподобие и соответствие уже сформированным фреймам массового сознания.

Мифологизация регионального политического пространства как результат целенаправленной работы историков, политиков, публицистов, представляющих определенные социальные слои и этнические группы, обеспечивала замену рациональных механизмов восприятия иррациональными. Конечно, подобная деятельность требовала «хронологической дистанции» (необходимо время, чтобы сконструированные постулаты и образы закрепились в массовом сознании) и не могла гарантировать идеальный результат. Так, практика российских регионов за 15—20 лет (Республика Саха (Якутия), Дальний Восток, Чечня, Белгородчина) свидетельствует, что результат культивирования политического мифа на уровне региона может быть противоположным запланированному. Мобилизация этнической, этноконфессиональной идентичности, предпринимаемая региональными элитами, может оказаться недостаточно сильной для внесения нового мифа в общественное сознание или, наоборот, выйти из-под контроля, заставив центр отреагировать на положение в регионе как определенную угрозу, вплоть до кадровых перестановок (чеченский конфликт как пример политического авантюризма локальных элит и несвоевременного принятия адекватных мер федеральными властями).

В-четвертых, следует отметить степень контроля региональными политическими элитами информационного пространства. Современные СМИ (особенно федеральные и региональные общественно-политические газеты), как доказала в своем исследовании Н. Р. Балынская, выступают с 2000 г. как акторы политического процесса, обусловливающие как политическое поведение всех субъектов этого процесса, так и особенности развития политического процесса в регионах. Хотя в регионах в развитии медийного и информационного процесса востребованы традиционные роли СМИ, однако именно новая функция определяет уровень влияния региональных властей (или регионального сообщества) на протекание политического процесса в целом, выступая в качестве актора⁶. В Республике Саха (Якутия), где актуален вопрос о сохранении специфики региона культуры титульного этноса, политические вопросы неизбежно сталкиваются с национальной составляющей, что накладывает определенный отпечаток на выработку политических решений и обусловливает позицию региональных СМИ.

Порожденные перестройкой и распадом страны «молекулярные» изменения в сознании региональной интеллигенции привели к ее расколу по отношению к западной и русской культуре на неоязычников и культивизаторов, возникновению этнополитических и политизированных этнокультурных движений («Кут-Сюр», «Саха кэскилэ», «Саха омук», Республиканское ветеранское общество «Осуохай»), возглавлявшихся научными сотрудниками Института гуманитарных исследований СО РАН. Активное обсуждение этого процесса республиканскими СМИ, привлекающими в качестве экспертов знаковых в регионе личностей (общественных деятелей, мастеров искусства и др.), а также деятельность информационных порталов и сайтов (особенно якутоязычных) привели к созданию одного из самых мощных информационных пространств в Дальневосточном федеральном округе, закрепив за Якутском статус политизированного города.

В Республике Саха (Якутия) формирование региональной идеологии происходило целенаправленно, в расчете на повышение статусных позиций этнополитической и этнокультурной элиты в политико-управленческом и социокультурном контекстах в сфере «центр-периферийного» взаимодействия. В основном базовые мифологемы Якутии были созданы небольшой группой вузовской интеллигенции — членами Аналитического комитета при президенте республики. Со временем усилия региональных философов, историков, экономистов, филологов привели к постепенному обрастанию этнокультурных мифологем теоретическими и эмпирическими данными, прохождению через процесс «огосударствления» и оформлению как официальной идеологии. Одновременно происходил процесс этатизации этничности, в результате которого статус «коренного» народа стал идентичен статусу «государствообразующего».

Республиканскими изданиями в 1993—2007 гг. для населения республики, федерального центра и всего мира целенаправленно формировался образ Республики Саха как самостоятельного суверенного государственного объединения в составе РФ. В различных аспектах прорабатывалась идея, что республиканский суверенитет и государственность, насчитывающие почти 400 лет со времен легендарного Ты-гына, являются «нашими» возрожденными и значимыми национально-республиканскими достижениями, которые в интересах народов Якутии, особенно народа Саха, необходимо «отстаивать», «укреплять», «наполнить истинным содержанием». Понадобилось 19 лет, чтобы вместо понятия «государственный суверенитет» в Конституции Республики Саха (Якутия) в мае 2009 г. появилась формулировка «государственность республики».

Создаваемая в регионе политическая мифология опирается на социальную память «титульной нации» и выполняет ряд функций, способствующих накоплению символического капитала региона и региональных акторов.

Во-первых, это легитимация существующего социального порядка, включая главное лицо региональной власти — президента, отстаивающего интересы различных групп населения региона, которые обладают массовостью и электоральным потенциалом. Позиционирование заботы и попечительства как определяющего компонента отношений «региональная власть — население» особенно эффективно в условиях малой численности экономически самодеятельного населения и людей с высоким уровнем дохода в социально-экономической структуре Якутии. Политико-культурная составляющая мифа заботы отражает патриархальный тип региональной политической культуры населения, ожидающего от власти решений социально значимых и частных проблем.

Созданные по профессионально проработанным технологиям политические мифы выступают эффективным механизмом конструирования реальности. Поэтому духовные лидеры этнокультурных и этнонациональных движений с увлечением занимаются поиском предков, наиболее отвечающих запросам сложившейся этнополитической ситуации. Отсюда продуманное обращение к социальной памяти титульного этноса — сопоставление деятельности первого Президента Республики Саха (Якутия) с Тыгыном, могущественным тойоном хангаласских якутов⁷, заложившим после многочисленных побед над другими якутскими племенами в конце XVI — первой четверти XVII в., по мнению местных историков, основы якутской государственности. Отзвуки «славы» Тыгына сохранились в фольклоре центральных и самых отдаленных северных улусов.

Эпоха Президента Республики Саха (Якутия) М. Е. Николаева трактовалась представителями региональной элиты и региональными СМИ как десятилетие «радикального обновления строительства новой демократической Якутии», «расцвета науки, культуры и духовности республики», поступательно-неуклонного дрейфа Якутии к «стабильности и благополучию» в рамках «циркумполярной цивилизации». Все его решения подавались как очередная победа в трудном деле соперничества-противостояния с федеральным центром во имя новой Якутии, высокообразованной и духовно богатой, в полной мере реализующей свой высокий человеческий потенциал⁸.

Со смертью Тыгына оказалась в забвении целая историческая эпоха, уступив место новой — в составе России. Уход М. Е. Николаева с поста Президента Республики Саха (Якутия) в 2001 г. стал поводом для создания серии локальных мифов о Якутии «золотого века»: период суверенитета и паритета с федеральным центром, экономическое благоденствие, попытка создания «алмазного эмирата», возрождение традиционной культуры народа саха, культ высшего образования, здорового образа жизни и спорта.

В Республике Саха (Якутия) сложились две основные мифологемы:

1) региональный лидер — хранитель, защитник своей земли. Для построения конструкта используется «народный» характер происхождения первого лица или делается акцент на его тесные связи с представителями простого народа. Первый Президент Республики Саха (Якутия) М. Е. Николаев — выходец из семьи колхозников, получивший диплом

ветеринарного врача и сделавший карьеру в северных улусах. Второй Президент Республики Саха В. А. Штыров — сын адмирала, поэтому в СМИ республики особое внимание обращалось на детство в Верхоянском улусе, любовь к Северу и поэтапное восхождение от рядового инженера к руководству алмазным концерном «АЛРОСА» — бюджетообразующим предприятием региона.

Сюда же вписывается мифологема «всеприсутствия», разрабатываемая для демонстрации осведомленности первого лица о проблемах населения региона через проведение выездных заседаний, прямых эфиров, работу общественных приемных, снятие проштрафившихся чиновников, облет отдаленных территорий, оказание помощи при чрезвычайных ситуациях и технокатастрофах с непременной трансляцией результатов через СМИ;

2) позиционирование региона, выделяющегося из соседних субъектов и (или) выполняющего государствообразующую сверхзадачу (основными критериями становятся экономические показатели и историческая традиция). Формированию этого мифа способствует ряд факторов. Прежде всего, это приграничное положение региона («Якутия — окно в Азию», «Якутия — перекресток культур», «главный участник торгово-экономической интеграции восточных территорий России в динамично развивающуюся экономику Азиатско-Тихоокеанского региона и Юго-Восточной Азии»). Этот фактор может нести как позитивную, так и негативную тенденцию, если указывает на давление извне (в трех слабонаселенных северных провинциях КНР проживает более 120 млн чел., в то время как в Якутии — 0,948 млн чел., в том числе 52 % — это представители народа саха). Огромное значение имеют уникальные природные ресурсы⁹, древняя история, сохранение исторической преемственности и этнической идентичности до настоящего времени.

Язык и культура выступают важными политическими ресурсами, значимость которых в общественном мнении возрастает, если удается продемонстрировать их древние истоки. Поэтому проявляется особая забота о поддержании или даже об усилении их своеобразия, например, о сохранении чистоты родного языка или богатой фольклорной традиции¹⁰.

В этнических республиках (здесь Якутия не является исключением) преобладающей мифологемой-аргументом в пользу уникальности региона и необходимости большей экономической, культурной, политической автономии выступает приписывание титульному этносу истории настолько древней, насколько это могут обосновать представители этнической интеллигенции. Бренд «Якутия — вторая прародина человечества» строится на исторической загадке. В 140 км от Якутска по правому берегу р. Лены находится древнейшая стоянка человека Диринг-Юрях, возраст которой региональными специалистами определен в пределах 1,8—2,5 млн лет.

Благодаря СМИ, литературе и театру в массовом сознании представителей титульной нации закрепились мифологемы о родстве народа саха с легендарными курыканами, или монгольскими воинами Чингиз-Хана («Оэлун-учжин мать Чингис Хаана была родом из самых уважаемых людей среди племени олхонутов»). Самой последней по времени попыткой переосмыслить место народа саха в истории мировой цивилизации является «письмо Романа Дмитриева», автор которого (первый якутский чемпион Олимпийских игр 1972 г., имевший влиятельных друзей в эзотерических и политических кругах) обратился к Президенту РФ Д. А. Медведеву с законопроектом о включении тенгрианства как традиционной религии народа саха в список религий, рекомендованных к изучению в рамках предмета «Основы духовно-национальной культуры народов России». Сорок пять депутатов Государственного собрания (Ил Тумэн) Республики Саха (Якутия) поставили подписи под посланием своего коллеги, предлагая признать на уровне РФ в качестве традиционной якутской религии религиозно-политический конструкт, разработанный группой местных интеллектуалов, творчески интерпретировавших религиозные воззрения древних монголов и тюрков (IV—V тыс. до н. э.).

Даже наличие мощного пласта самобытного культурного наследия шаманизма, признанного и активно изучаемого уже триста лет зарубежными и российскими учеными, не остудило амбициозных желаний реанимировать пантюркистскую религию. Все божества патриархального пантеона народа саха, весьма подробно изученные в фольклоре, трактуются разработчиками этой концепции как ипостаси (аватары)

единого бога-творца Айыы (Тенгри). В каноны новой веры авторы заложили обоснование шаманских обрядов и ветхозаветный набор заповедей.

Споры о сущности и актуальности тенгрианства на страницах республиканских СМИ в 2009 г. «подогрели» художественный фильм «Тайна Чингис Хана». Мощный акцент на религию, забытую самими тюркскими народами и вовсе не известную европейской публике, обусловил провал «гимна тенгрианству» (при бюджете в 10 млн долл.) в российском прокате и теплый прием в «тюркских» республиках. Тема «наследия предков» обрела новый смысл и нового мессию — Чингис Хана, чья мать, по версии фильма, является представительницей благородного курыканского рода, а все недостойные деяния персонажей (от похищения отцом Чингис Хана чужой жены до казни побратима Джамухи) объяснялись служением воле Неба-Тенгри.

Попытки внедрить изучение тенгрианства в школах республики обусловлены переменами в содержании национально-регионального компонента, нежеланием региональных властей финансировать обучение по сокращенным предметам из регионального и школьного компонентов, ориентацией большинства семей среднеобеспеченных якутян исключительно на оплату дополнительных часов по необходимым для поступления в вуз предметам ЕГЭ. Таким образом, сокращение часов на общественно-гуманитарные дисциплины национально-регионального компонента, формирующие основы региональной идеологии, предполагается восполнить за счет «религии предков».

Попытка переписывания культурной истории региона с учетом сложившейся социально-политической конъюнктуры и связанных с ней интересов и ценностей¹¹ объясняется потребностью в идеологических дивидендах, связанных с вовлечением в орбиту интересов идеологически восприимчивой части населения — учащихся, пока вовсе не способных критически потреблять и интерпретировать предоставляемую им альтернативную историю.

Подчеркивание духовности, избранности регионального сообщества как одного из творцов уникальной «циркумполярной культуры» остается одним из действенных приемов формирования локальной политической мифологии в Якутии. Официальной идеологией региона в 90-е гг. ХХ в. стала идеология «культивизации», предполагающая ускоренный подъем образования, науки и культуры народа саха, что должно было превратить якутов в одну из наиболее цивилизованных национальностей мира. Наверное, ни в одном субъекте Федерации в 90-е гг. ХХ в. не уделялось столько внимания и не выделялось средств развитию системы народного образования, поддержке учительства, обязательному получению молодежью полного среднего образования, выделению грантов для учебы якутских студентов за границей и др. Ведущим идеологом «культивизации» был легендарный писатель Д. К. Сивцев — Суорун Омоллоон, пропагандирующий идею приобщения якутов к европейской цивилизации через русскую светскую и православную культуру¹².

В культивизаторском проекте якутских властей большое значение имела «духовность» как способность сохранять, развивать и преумножать высокие идеалы культурного наследия предков, в том числе религии. Стратегическая установка заключалась в стремлении возродить национальную традицию, культуру, фольклор и самосознание титульного этноса и развивать неоязычество, так как идеи шаманизма совпали с курсом на суверенизацию региона и консолидацию титульного этноса. С этой целью в республике были созданы Министерство культуры и духовности Республики Саха (Якутия), Академия духовности для возрождения и дальнейшего совершенствования духовности народа Якутии, сохранения и обогащения его самобытной культуры, наращивания интеллектуального потенциала; проводились международные конференции по шаманизму; был объявлен национальным праздником Ысыах; принята программа «Возрождение и развитие олонхо до 2015 года». В качестве новой задачи Академией духовности в конце апреля 2010 г. продекларирована необходимость повышения уровня культурного и духовного сознания народа республики.

К популярным локальным политическим мифам, пропагандируемым в региональном медиапространстве, относятся «прорыв в мировое сообщество» в области индустриального производства, добычи сырьевых ресурсов, образования, туризма и др.; духовное, культурное возрождение народов Республики Саха (Якутия), включая «языковое строительство» титульного этноса, воспитание подрастающих поколений в традициях этнической культуры и духовности.

Немаловажным фактором формирования региональной мифологии является комплиментарное отношение к православной церкви региональной политической элиты. Такое отношение диктуется не столько ценностными установками первых лиц регионов, сколько попытками получить влиятельных политических союзников из федерального центра в условиях неустойчивого пакта с противоборствующими региональными элитными группировками. Так, представители региональной этнополитической элиты присутствовали на богослужении в Знаменской церкви во время визита в республику В. В. Путина, но не с меньшим энтузиазмом собирались в мечети на двух часовую встречу с полномочным представителем Президента РФ К. Исхакова во время его первого официального визита в Якутию.

Свой потенциал в полной мере не раскрыл «пакет» региональных мифов, объединенных темой «политическая экология». В республике, регионе с уникальными экосистемами и развитым традиционным культом матери-природы, все активнее используются «экологические» технологии борьбы за власть, апробированные в Иркутской области и на Урале. Например, «Общественный экологический центр Республики Саха (Якутия)» провел серию акций в районах работы нефтепровода ВСТО, протестуя против нанесения окружающей среде экологического ущерба. Конструкторы этого мифа полагают, что под экологическими лозунгами устойчивость регионального сообщества легче дестабилизировать, чем под «антипрезидентскими».

Таким образом, региональный политический миф, по нашему мнению, есть способ объяснения политической и социокультурной действительности в регионе, апеллирующий к разуму, эмоциям и социальной памяти населения конкретной территории. Для развития локальной политической мифологии достаточно весьма произвольно трактуемой исторической или социальной памяти, на основе которой региональными политтехнологами и представителями символьной этнокультурной элиты выстраивается эффектная конструкция: проведение параллелей с эпизодами «славного прошлого этноса»; политическая реклама харизматических деятелей региональной истории и культуры, достижений предков в историко-культурном прогрессе; «обретение» тайных мест и знаний как реализация идеологии избранности. 

Интерпретация социальной памяти регионального сообщества является питательной средой для амбициозных замыслов этнорегиональных политических группировок. Выбор версии региональной истории будет определяться не столько ее исторической достоверностью, сколько социальными, политическими и культурными интересами региональной элиты.

Необходимы транзитологические исследования, предполагающие анализ политических изменений переходного характера, связанных со становлением нового качественного состояния политической системы¹³. Современные региональные сообщества, несмотря на высокий технический уровень и информационную оснащенность, остаются объединениями людей, эмоционально взаимодействующих друг с другом и с окружающим миром в вопросах социального детерминизма, духовно-ценностных мотивов деятельности и смысла истории. Социальная память регионального сообщества (культура, история, духовные референты) представляет собой ценный политический ресурс, который эффективно «срабатывает», создавая объединяющий, «резонирующий» миф, отвечающий историческим представлениям и современным потребностям населения российских территорий и являющийся питательной средой для амбициозных замыслов и планов региональных политиков.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: Топорков А.Л. Мифы и мифология XX века: традиции и восприятие. URL: www.ruthenia.ru/folklore/toporkov1.htm (дата обращения: 13.05.2010).

² Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Прогресс, 1998. С. 532.

³ Флад К. Политический миф. Теоретическое исследование. М.: Прогресс-Традиция, 2004. С. 14.

⁴ Цуладзе А.М. Политическая мифология. М.: Эксмо, 2003. С. 38.

⁵ Малякин И. Российская региональная мифология: три возраста // Pro et Contra. Т. 5. Зима-2000. С. 110—111.

⁶ См.: Балынская Н.Р. Специфика участия средств массовой информации в политическом процессе современной России: моногр. Екатеринбург: УрАГС, 2009. С. 84.

⁷ См.: Борисов А.А. Тыгын — человек, легенда, символ // ИЛИН. 1998. № 2—3. С. 25.

⁸ См.: История либерализма в Якутии: материалы науч.-практ. конф., 28 сент. 2004 г., г. Якутск / редколл.: А.Е. Аммосов, А.А. Борисов, В.Г. Иванов (отв. ред.). Якутск: Ин-т гуманит. ислед., полит. партия «Союз правых сил», Якут. регион. отд-ние, 2005. С. 57.

⁹ В Республике Якутия выявлено более 1 500 месторождений, включая 150 кимберлитовых трубок, 600 золотоносных, 44 оловянных и столько же каменноугольных, 34 нефтегазовых, 26 слюдяных и 7 железорудных. На долю республики приходятся 47 % разведанных запасов угля, 35 % запасов природного газа и нефти Восточной Сибири и Дальнего Востока, 22 % всех гидроресурсов России. Якутия обеспечивает на 100 % добычу в РФ сурьмы, на 98 % — алмазов, на 40 % — олова, на 15 % — золота и на 24 % — производство бриллиантов.

¹⁰ См.: Бляхер Л.Е. Политические мифы Дальнего Востока // Полис. 2004. № 5. С. 29.

¹¹ К концу XIX в. 98 % населения Якутии были православными благодаря подвижнической деятельности святого Иннокентия (Вениаминова), имели возможность слушать церковные службы и читать Евангелие на родном языке.

¹² См.: Сегень А.Ю. Просветитель Якутии // Русский дом. 2006. № 9.С. 86.

¹³ См.: Вайнштейн Г.И. Российский транзит и проблема типологического разнообразия «глобальной демократизации» // Политические институты на рубеже тысячелетий. Дубна: Феникс + , 2001. С. 159.

Поступила 02.09.10.