М. М. Омаров. Институциональные аспекты политики идентичности государств Центральной Азии в сфере региональной безопасности

М. М. ОМАРОВ

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ПОЛИТИКИ ИДЕНТИЧНОСТИ ГОСУДАРСТВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ В СФЕРЕ РЕГИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

ОМАРОВ Меират Муратович, заведующий кафедрой регионоведения Казахского университета международных отношений и мировых языков, кандидат политических наук.

Ключевые слова: региональные институты, политика идентичности, региональная безопасность, интеграция, Центральная Азия

Key words: regional institutions, identity policy, regional security, integration, Central Asia

Внутренняя безопасность Центральной Азии зависит от предотвращения угроз национальной безопасности каждого из государств региона и от уровня их взаимоотношений. Взаимоотношения между странами центральноазиатского региона носят многогранный характер, так как связи между ними вследствие ряда исторических причин сложились давно и затрагивают важнейшие сферы жизнедеятельности населяющих их народов, в том числе сферу безопасности.

По мнению некоторых зарубежных экспертов, региональную безопасность подрывают в основном внутренние факторы: авторитаризм сохранившейся советской номенклатуры, который порождает коррупцию; преследование инакомыслящих, что подталкивает оппозицию к большему радикализму (Узбекистан, Таджикистан); исламское возрождение как реакция на внедрявшийся советской властью атеизм усиливается под воздействием социально-экономического кризиса и служит питательной средой для распространения ваххабитских идей; быстрый рост населения в сочетании с отсутствием реформ ведет к снижению доходов на душу населения, безработице, кризису в социальной сфере и обострению этнической розни; экономические проблемы трудно разрешимы из-за советского наследия (узкая специализация и взаимосвязь между бывшими республиками СССР) и присвоения национальной собственности номенклатурой в ходе приватизации; последствия гражданской войны в Таджикистане; транспортировка наркотиков1.

Сложность в конструировании региональной идентичности и построении регионального комплекса безопасности в Центральной Азии связана не только с историей региона, но и существенными политическими структурными и институциональными изменениями конца ХХ — начала XXI в. Источники политических и институциональных препятствий на пути к региональной идентичности объясняются советским наследием и постсоветским периодом. Наследие советской национальной политики и советского правления оказало решающее влияние на формирование взглядов и интересов постсоветских правящих элит в центральноазиат-ских странах, да и нынешнее геополитическое определение «Центральная Азия» имеет советское происхождение.

Советское наследие государств региона, по мнению М. Иманалиева, представляет собой «наследие очень важное и в контексте совместного сосуществования центральноазиат-ских стран могущее быть весьма позитивным, трансформируясь в геополитическую и иные ценности общерегионального уровня. Воспользуются ли этой ценностной характеристикой местные элиты — это вопрос. Поскольку уже в настоящее время в этих государствах начинают возникать определенные позывы к другой, не „центральноазиатской идентичности". В частности, заметно, что Туркмения все-таки стремится позиционировать себя как прикаспийское, а не централь-ноазиатское государство, и отношения с Ираном и Азербайджаном, возможно, имеют для нее более приоритетное значение, причем не только сегодня, но и в перспективе; Казахстан больше говорит о себе как о евразийской стране и с учетом этого выстраивает свои внешнеполитические и торгово-экономические приоритеты в Центральной Азии, в том числе позиционируя себя в качестве основного, а может быть, и единственного моста между Европой и Азией в этом регионе; в связи с открывающимися для Таджикистана перспективами после начала антитеррористической операции в Афганистане он начинает в большей степени обращать взоры к Южной Азии, и появление индийской военной авиабазы в Душанбе, может быть, не прямое, но имеющее определенную, правда, пока слабо выраженную тенденцию, — определенное доказательство сказанному»2.

В целом советское прошлое не способствовало появлению в Центральной Азии по-настоящему реформаторских сил. Создание независимых государств и образование государственных границ внутри Центральной Азии привело к возникновению проблем для местных жителей и «новых» режимов, стремившихся обезопасить границы и защитить национальный суверенитет. Задачи обеспечения безопасности (внутренней, региональной и международной) претерпели существенные изменения за полтора десятка лет, но государственная безопасность оставалась на первом месте при принятии политических решений, в том числе касающихся вопросов регионального характера. Политическое соперничество между региональными лидерами, экономические споры по поводу воды и газа, конфликты в пограничной зоне, колючая проволока на границах между Андижаном, Ошем и Худжандом, минирование узбекской стороной некоторых участков своих границ с Кыргызстаном и Таджикистаном не способствовали консолидации жителей центральноазиатского региона и препятствовали формированию «центральноазиат-ской» региональной идентичности. Что касается состояния экономики в центральноазиатских республиках, то после крушения единой экономической системы здесь наступил кризис. Появились финансовые трудности, особенно обострившиеся после введения национальных валют; прогрессировало общее падение уровня производства, усиливалась обвальная девальвация денег, ведущая к безудержной инфляции, и, как следствие, усугубились социальные проблемы.

Однако, несмотря на все препятствия и угрозы безопасности, которые пришлось преодолевать новым независимым государствам Центральной Азии, их народы и лидеры добились большого успеха в сдерживании потенциально взрывного региона. Лидеры центральноазиатских стран не позволили «новому» национализму трансформироваться в экстремизм и не дали этническим различиям привести к сепаратизму. Успехи в укреплении региональной стабильности в постсоветский период во многом были достигнуты благодаря создавшимся в центральноазиатских государствах режимам с сильной президентской властью. Ее возникновение практически во всех странах региона было обусловлено как экономическими факторами (необходимостью радикальной реорганизации промышленности, преодоления разрыва между традиционным и современным секторами в сфере аграрного хозяйства и т. д.), так и потребностями национальной элиты в консолидации, проведении приватизации и закреплении тем самым своего влияния в условиях новой модели общественного развития.

Достаточно распространенным в экспертной среде является мнение о том, что никакие политические реформы или меры безопасности в Центральной Азии не осуществятся без экономического развития, что главный источник внутренней нестабильности в регионе — это не религиозный экстремизм или этнические конфликты, а нищета. Важными критериями государственной экономической политики являются экономическая свобода и открытость. По степени экономической свободы страны Центральной Азии за 1998—2001 гг. ранжируются (от высшего к низшему) в следующем порядке: Киргизия, Казахстан, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан3. Характерно, что таков же порядок стран в индексе политических свобод на 1997 г., разработанном Freedom House. Киргизия осуществила самые либеральные реформы по советам МВФ и Мирового банка. В Казахстане экономическая либерализация сочетается с более жесткой экономической политикой. В Таджикистане задачи послевоенной реконструкции и политической стабилизации еще далеко не решены. В Туркмении и Узбекистане сохраняются многие черты советской экономической политики, что задерживает проведение рыночных реформ.

Сдерживающим политику интеграции центральноазиат-ских стран моментом является неравномерность экономического развития. Даже в советский период внутренняя экономическая дифференциация Центральной Азии была весьма велика. Безусловным экономическим лидером к моменту распада СССР был Казахстан, дававший в 1991 г. почти половину валового внутреннего продукта (ВВП) региона. Следует отметить, что и сегодня он является региональным лидером по показателям экономического развития. Узбекистан производил около трети регионального ВВП, а остальное приходилось (почти равными долями) на три оставшиеся республики. В настоящее время страны Центральной Азии располагаются в порядке убывания ВНП на душу населения в следующей последовательности: Казахстан, Туркменистан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан.

В этих условиях нужны новые подходы к взаимодействию в регионе. Узбекские экономисты полагают, что острая необходимость новой стратегии развития стран Центральной Азии диктуется рядом объективных задач. Высокие темпы экономического роста не должны отставать от высоких темпов увеличения трудовых ресурсов. Кроме того, необходимо снизить износ оборудования советских времен в промышленности, реконструировать более половины ирригационных систем. Наконец, высокие темпы экономического роста нужны для погашения растущих платежей по внешнему долгу, а также для борьбы с бедностью, безработицей, оттоком высококвалифицированных кадров и ухудшением экологической ситуации.

Необходимо преодолеть импортозамещающий уклон и закрытость экономики. Туркмения с ее огромными запасами газа и небольшим населением может длительное время сохранять эту неэффективную экономическую политику. В Узбекистане уже проявились ее негативные последствия, в частности, снизился рост капиталовложений, темп роста занятости отстал от увеличения трудовых ресурсов. Улучшаются макроэкономические показатели, укрепляется финансовая стабильность, но они подвергаются наибольшим угрозам из-за внешних влияний в более открытых экономиках Казахстана и Киргизии.

Следует расширить частный сектор. В 2000 г. доля госсектора в ВВП все еще была велика — от 40 % в Казахстане и Киргизии до 75 % в Туркмении. Особенно медленно приватизируются крупные предприятия (исключение — Казахстан), еще реже они создаются заново. Проблемы есть у малого и среднего бизнеса.

Проведение аграрной реформы является одной из основных задач в Центральной Азии, странах с преобладающим сельским населением. Она пока не решена. Сельскохозяйственное производство убыточно, а сельская молодежь стремится в город и пополняет ряды безработных. Есть необходимость повышения эффективности использования энергоресурсов, воды, труда. В Центральной Азии отсутствует исторический опыт (феодальные отношения были просто приспособлены к коммунистической системе Советского Союза), поэтому в современных условиях строительство капитализма западного типа потребует весьма длительного времени. Здесь сохранилась клановая система, нет четких правил конкуренции госсектора с частным, растет теневая экономика (по некоторым оценкам, от 30 % ВВП в Киргизии и до 60 % в Таджикистане)4.

После развала системы безопасности СССР в Таджикистане образовался вакуум власти, который моментально был заполнен исламистскими группами, и разразилась гражданская война. Афганистан стал представлять реальную угрозу для всего региона радикальным исламистским движением «Талибан». Поэтому лидеры государств региона начали искать способы обеспечения безопасности и развития. Узбекистан приступил к строительству боеспособной армии, которая не смогла проявить свои боевые качества при событиях в Баткене. Казахстану достался от Советского Союза четвертый в мире по величине ядерный арсенал, от которого вскоре отказался. Туркменистан объявил о своем нейтралитете и постарался обеспечить свою безопасность. Кыргызстан также приступил к строительству национальной армии, которая была маленькой и отнюдь не боеспособной, что доказали те же события в Баткене в 2000 г. Становилось ясно, что в новых геополитических реалиях в Центральной Азии необходимо было создать систему региональной безопасности. Определять параметры формирования этой системы должны были идентификационные процессы, происходящие в государствах Центральной Азии.

Сложность идентификационных процессов в Центральной Азии, влияющих на динамику безопасности региона, определяется местной спецификой каждой страны. Действительно, поиск ценностных ориентиров в собственной истории, религии, даже за пределами собственного историко-культурного пространства, нередко корректируется теми или иными политическими пристрастиями и конъюнктурой, в том числе, например, борьбой за власть, собственность, влияние в регионе и т. д. Мозаичный процесс самоидентификации, усугубляемый и отягощенный различными факторами и обстоятельствами, не способствует завершению процесса создания полноценных государств в Центральной Азии. Однако нельзя не признать, что движение в сторону формирования таких государств начато, оно медленно, но идет, хотя темпы у стран региона разные.

После распада СССР на территории Центральной Азии в рамках границ бывших союзных республик образовалось пять суверенных государств (Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан). Ни одно из них ранее в таком административном виде никогда не существовало. До российской колонизации XVIII—XIX вв. государственные образования Центральной Азии основывались на территориальной, цивилизационной и конфессиональной общностях, население которых не имело выраженного национального самосознания. Регион представлял собой множество локальных областей, не совпадающих ни с политическими, ни с этническими (которых и не было) границами современных республик. В одной только Средней Азии (без Казахстана, Северной Киргизии, центральной и южной части Туркмении) можно выделить пять самостоятельных историко-культурных зон — Хорезм, Северный Таджикистан, Самарканд с прилегающей территорией, Южный Таджикистан и Ферганская долина. Например, исторически единый хозяйственный «организм» Ферганской долины политически разделен на области трех различных государств (Ферганская, входящая в состав Узбекистана, Ленинабадская — Таджикистана, Ошская и Джалал-Абадская — Кыргызстана). Поскольку их ирригационные, электроэнергетические системы представляют собой единое целое, то эти «части» экономически слабо зависимы от других территорий своих республик5.

В Узбекистане, как пишет М. Кайзер, «преодолевая наследие советского интернационализма, стремятся возродить узбекскую идентичность и символику. С этой целью переписывается история, Тамерлан объявлен национальным героем, узбекский язык — государственным языком, ислам — частью национальной культуры и традиций. При этом Президент И. Каримов активно использует исламские и тюркские элементы идентификации для поощрения „узбе-кизации". Формирование нации в Узбекистане ведется под лозунгом „Государство создаст свою нацию"»6.

Одним из факторов, объединяющих все пять государств, является их принадлежность к мусульманскому миру, хотя степень религиозности населения и роль ислама в каждом государстве весьма разные. Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан являются традиционно мусульманскими государствами с основной долей жителей, исповедующих ислам.

Эти республики соседствуют с государствами исламского лагеря (Ираном, Афганистаном и Пакистаном) и потому ощутимо подвержены влиянию ислама. В свою очередь в Казахстане из-за особенностей этнодемографического состава и большой урбанизации населения влияние ислама невелико и усиливается в южном направлении, где компактно проживает коренное население, смешанное с уйгурами, узбеками и киргизами. В Казахстане нет исламских партий, вмешательства ислама в политическую жизнь, а деятельность радикальных группировок преследуется по закону7. Однако в настоящее время религиозный фактор объединяет все центральноазиатские государства независимо от степени их вовлечения в ислам.

Одним из видов кооперации исламских государств является сотрудничество тюркоязычных стран региона: Турции, Казахстана, Узбекистана, Туркмении, Кыргызстана и Азербайджана. В настоящее время эти тюркоязычные государства установили межгосударственные отношения, создав свою организационную структуру. Они стремятся к объединению всех 27 тюркоязычных народов мира, общая численность которых составляет 130 млн чел.

Таким образом, объективные факторы экономического развития, исторической общности и культурной близости предопределяют региональную идентичность и содействуют интеграции и укреплению союза центральноазиатских стран. Стратегическим направлением взаимодействия государств региона является усиление координации в вопросах безопасности, а также в политической, экономической, военной, гуманитарной и других сферах. На основе общего признания необходимости совместных усилий в вопросах обеспечения безопасности появляется возможность развивать экономическое сотрудничество — важный элемент регионального развития, безопасности и стабильности.

Идентификационные процессы в центральноазиатских странах в 1990—2000-е гг. можно рассматривать в контексте становления национальной государственности. При этом следует отметить, что многие значимые политические и экономические вопросы в государствах центральноазиат-ского региона решаются в плоскости племенных, клановых и региональных центров власти. Зачастую одной из форм оппозиционной деятельности становится исламский экстремизм. Вопросы национальной консолидации и формирования регионального комплекса безопасности в новых центрально-азиатских республиках по-прежнему остаются открытыми.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См.: Piotrovski M. Central Asia after 11 September // Pol. quart. of intern. Affairs. Warsaw. 2002. Vol. 11. № 1. P. 160—161.

2 URL: www.whoiswho.ru/kadry/whoiswho/names/names/imanaliev%20 muratbek.htm-1k (дата обращения: 23.03.2012).

3 См.: Heritage foundation // The 2002 index of economic freedom Ed. O'Driscoll G., Holmes K., O'Grady M., 2001.

4 См.: Trushin E. and Trushin E. Challenges to economic policy in Central Asia: is a miracle possible? // Central Asia: A gathering storm? / Ed. By Rurner B.; Sharpe. 2002. Р. 410.

5 См.: Жетписов Д., Хабиев Т. Проблема складывания национальной государственности в Центральной Азии. URL: www.ia-centr.ru (дата обращения: 13.02.2012).

6 Kaiser M. Eurasia: two continents, one area? // The European Union and Pacific Asia: Interregional linkages in a changing global system / Ed. Preston P., Gilson J—Cheltenham, 2001.

7 См.: Султангалиева А. Проблемы ислама в Центральной Азии: общее и особенное // Казахстан — Спектр. 1998. № 2. С. 126—130.

Поступила 10.05.12.