Л. А. Васильева. Медиа: отражение ретрансляции криминальной символики на Дальнем Востоке

Л. А. ВАСИЛЬЕВА

МЕДИА: ОТРАЖЕНИЕ РЕТРАНСЛЯЦИИ КРИМИНАЛЬНОЙ СИМВОЛИКИ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

ВАСИЛЬЕВА Людмила Алексеевна, профессор кафедры международного туризма Дальневосточного государственного университета, кандидат исторических наук (г. Владивосток).

Ключевые слова: миф, символ, криминальный герой, героическая символика, демократический герой, героизация, деперсонификация

Key words: myth, symbol, criminal hero, heroic symbolism, democratic hero, heroisation, depersonification

Разрыв между властью и обществом является предпосылкой для усиления мифической доминанты, предлагая различные варианты символического бытия. Миф трансформируется в символ жизни, необходимость которого очевидна. Он обусловливает систему ценностных ориентаций, предписывает правила социального поведения. В связи с этим особое значение приобретает исследование СМИ, ретрансляторов современной символической политики.

Мифосимволика всегда опиралась на традиции, историческую память народа. Так, главной темой пролетарских СМИ была фигура героя. Героический персонаж олицетворял собой идеалы новой жизни, советского героизма, ценности нового социума. Со временем акценты с пропаганды подвигов героев Гражданской войны постепенно смещаются на героев труда. Под них «подгонялись» новые моральные ценности. Высочайшая энергетика и напряженность мифа о герое (пролетарском, советском) позволяла органично вписывать его в любые формы. На первый план выходила символика героического поведения, схема которой — презрение к трудностям и смерти. В соответствии с ними формировалась тематическая направленность прессы: рассказы о людях из низов, простого народа, их символизация. Начало подобной тематической закрытости 20—30-х гг. продолжалось вплоть до конца 80-х гг. Героев было не так уж и много: Паша Ангелина, Никита Изотов, Дуся и Маруся Виноградовы, Никита Карацупа, Полина Осипенко, Валерий Чкалов, Валентина Хеттагурова, Валентина Гризодубова, Мария Демченко, Алексей Стаханов и др. При этом герои в амбивалентных текстах выражали мощь, силу, волю, железное упорство. Если предшествующие символы власти (скипетр и держава) были выполнены из драгоценных металлов, то символами мощи и силы тоталитаризма стали индустриальные материалы и техника.

Пролетарский герой, как правило, рождался в семье скромного достатка, с ранней юности о нем рассказывают как об обладателе нечеловеческой силы и усердия в труде; говорят о его быстром завоевании славы или приходе к власти, его битвах с силами зла и их разгроме, его гибели из-за предательства или в результате героического принесения себя в жертву. Подобная модель имела определенное значение для человека, стремящегося раскрыть и утвердить свою индивидуальность для общества, нуждающегося в установлении своего коллективного «лица». «Первоначальная слабость героя уравновешивается появлением сильных покровителей, опекающих героя и облегчающих ему решение сверхчеловеческих задач, с которыми невозможно справиться без их помощи. Так, например, среди древнегреческих героев у Тезея богом-покровителем был бог моря Посейдон, у Персея — Афина, Ахиллеса наставлял и обучал мудрый кентавр Хирон»¹.

Военная журналистика, зная меру и границу и показывая героическое, очищала человека, приобщала его к сопереживанию. Экстремальную ситуацию можно рассматривать как точку, где происходит распадение времени; героическая жертва сближает временные точки, так как событие, подвиг происходят ради будущего. «Моментальная жертвенность — это героизация, жертвенность, растянутая на жизнь поколения, героизируется уже в вербальном плане, более в идеологическом, чем в реальном»².

Тоталитарная героическая символика экстремальной ситуации посредством СМИ перестраивала модель человеческого поведения. Символы и архетипы, ритуалы, направленные на формирование новой модели человеческого поведения, кодифицировали мысли людей, укрепляли мораль, предлагали определенные правила поведения и санкционировали обряды, рационализировали и оправдывали жесткие социальные установки. Мифологическая логика достигала своих целей как бы ненароком, окольными путями, с помощью материалов, к этому специально не предназначенных, способом бриколажа, оттенка, рикошета в человеческое сознание. Возвращение к правремени усиливало героизацию определенных личностей, не меняя общей символической оценки, только по-иному высвечивая те или иные эпизоды войны. Массовый героизм военных лет — закономерный ответ на риторику побед, а идеологическая система полностью базировалась на функции героя. Герой был личностью яркой, незаурядной, к повторению его подвига должны были стремиться все члены общества. Герой отдавал свою жизнь, проливал кровь, а пролитая кровь — символ жертвоприношения³. Символическая действительность интерпретировала события на порядок выше реальности, создатели текстов позволяли значительную долю домыслов, ассоциаций, символов. Подобные укрупненные архетипы могут быть оправданы и принимаемы только в условиях экстремального периода.

Если в тоталитарном мифе советская действительность опиралась на символизацию «Октябрь 1917 года» (прошлая точка) и лозунг «Вперед, к победе коммунизма!» (будущая точка), то после 60-х гг. и по настоящее время таких опор для символических интерпретаций не существует. Наоборот, сакральная формула «Сталин — Ленин» разрушена, мифо-составляющие советской идеологии, ее несущие опоры рухнули. Столь необходимые для общества оракульные начала были переложены целиком на плечи политиков (Н. С. Хрущев, Л. И. Брежнев), пророков, но несколько упрощенного качества, а затем — на плечи лидеров новой формации (М. С. Горбачев, Б. Н. Ельцин). Техника конструирования мифов выглядит зависимой более от политического развития, чем от универсальных схем. В данный момент политического развития общества делается возможным усиление влечения людей к обрядовой политической символике, политическим прогнозам, заключающим важную для социума информацию. Есть устойчивое основание для конструирования и поддержания жизнеспособности политических мифологем в политическом процессе. Мифологическое пространство постсоветского периода в целом отвечало основным архетипическим образам коллективного бессознательного, определяющего традиционное мировоззрение. «Новый бог демократической религии» позволял себе все. Как герой новой мифологии, он покидает ее в канун нового тысячелетия. Его прощальное слово «дорогим россиянам», перекликающееся со словами Сталина, сказанными в июле 1941 г., «братья и сестры», — образец слова «отца нации», любящего свой народ, сопереживающего ему, верящего в будущее России.

Сознательная деятельность деструктивных сил к концу 1990-х гг. привела страну к криминализации экономической жизни, «черной» приватизации, беспрецедентному разрушению промышленного и аграрного производства, резкому социальному расслоению населения на сверхбогатых и сверхбедных, ослаблению государственной власти, утрате прежних позиций великой державы. В деятельности СМИ этого периода прослеживаются два основных направления: ретрансляция образов новых политических и криминальных героев. Криминальная тема широко, ярко, многообразно и охотно ретранслировалась медийными каналами. К процессу возвышения и героизации криминала были подключены лучшие режиссеры, актеры, журналисты, писатели.

Криминальный герой — это и авторитетный предприниматель, и вор в законе. Авторитетный предприниматель с первых шагов перестройки был активно задействован в бизнесе, так как организованную преступность надо финансировать, иначе она перестанет существовать. Заработанные в легальном бизнесе деньги шли на денежную «подпитку» преступных сообществ. Под криминальным контролем авторитетных предпринимателей находится более 2 тыс. объектов экономики, часть из которых — бюджетообразующие и градообразующие предприятия. Криминальные герои привносили в бизнес-сообщество криминальные нормы поведения, рейдерство, заказные убийства, похищения детей, предпринимателей и другие жестокие преступления. Они сливались с террористическими и экстремистскими организациями. Их деятельность мешает развитию цивилизованных рыночных отношений и отталкивает зарубежных инвесторов.

Другая разновидность криминального героя, также широко ретранслируемая СМИ, — вор в законе. Историки российской криминалистики датируют появление воров в законе в начале 30-х гг., когда жесткими репрессиями была подавлена активность политических, организованных преступных формирований. Воров в законе связывал особый кодекс поведения. Это полное неприятие общественных норм и правил, например, отрицание законных семейных отношений, постоянных связей с женщинами, полный запрет на сотрудничество с государственными и судебно-следствен-ными органами в расследовании преступлений. По данным правоохранительных органов, подтвержденный статус вора в законе сегодня имеют около 200 чел., и это число в последние годы относительно стабильно. Еще несколько сотен причисляют себя к «законникам», но при этом не имеют реального влияния в уголовной среде. Основная функция воров в законе — координация преступной деятельности, распределение прибыли от нее, разрешение спорных вопросов, а также помощь преступникам, находящимся в местах лишения свободы.

Изменения в социально-экономической жизни страны повлияли и на эту категорию. Экономический и правовой уровни этой касты значительно выросли, они достаточно грамотно и активно используют пробелы в законодательстве, имеют коррумпированные связи в правоохранительной системе, пользуются услугами высокооплачиваемых адвокатов. Фигура вора в законе оказывает значительное влияние на молодое поколение: посредством СМИ она внедрялась и внедряется в сознание молодежи. Медийные каналы еще совсем недавно не замечали убийств представителей правоохранительных органов, зато репортажи с пышных похорон криминальных авторитетов занимали первые полосы печатных изданий, ими начинались новостные выпуски телевизионных новостей.

Еще один символ новой формации — криминальный чиновник. Увлечение управленческими функциями, вседозволенность разрушили его харизму, превратили его в недоступное божество, которое посредством взяток, «откатов» влияет на политические процессы и «сращивается» с криминальным миром. Чиновничья коррупция — самый латентный вид преступности, именно это дает им основание чувствовать себя свободно и безнаказанно в совершении преступлений.

Рост преступности, тесная связь криминала с властными структурами, героизация криминала СМИ особенно отчетливо просматриваются на примере Дальнего Востока, например, Приморского края, лидирующего в этом направлении. Л. Е. Бляхер объясняет это следующими причинами. В советские годы Дальний Восток был своеобразным регионом «про запас», регионом «на будущее». Он, скорее всего, олицетворял геополитические амбиции, нежели воплощал их. Его армии даже не хватало на защиту восточных границ. Экономическая эффективность региона в хозяйстве страны была сомнительной. Как показывают расчеты экономистов, даже в благополучные 70—80-е гг. ХХ в. регион тратил почти на 26 % больше, чем производил. Транспортные и энергетические тарифы делали любую произведенную продукцию «золотой».

Перестройка и последовавший за ней развал страны изменили ситуацию радикально. Регион вновь стал «невидимым», стал ненужным стране. Это вело к уменьшению ресурсных потоков, а 8 млн жителей Дальнего Востока были брошены на произвол судьбы. В этих условиях выработалась стратегия выживания: приграничная торговля, рыба, лес, челночный бизнес, импорт подержанных японских автомобилей кормили регион. Приграничное взаимодействие ощущалось вполне легитимным, хотя не всегда легальным деянием. К концу 90-х гг. на Дальнем Востоке сложилась устойчивая торговля древесиной, речными и морскими биоресурсами; появился теневой оборот продукции горно-обогатительных комбинатов и приисков. В этот раз население региона выжило. Люди разного социального статуса «кинулись» в новые сферы деятельности⁴. Именно в этот период криминальные «крыши», а потом госструктуры, приватизировавшие силовой ресурс, взяли на себя «производство порядка», вполне успешно структурировавшего местное сообщество и обслуживавшего его деятельность. Эти сферы были серыми, или теневыми. Но другие в тот момент были невозможны. В них оказалось задействовано экономически активное население, именно оно кормило всех, в том числе и тех, кто не был связан с теневым экспортом, ведь именно там оказался платежеспособный спрос на образование, науку, искусство и строительство. Показательно, что в 1990-х гг. в регионе начался образовательный бум, создавались частные вузы, почти в два раза увеличилось число студентов. В этот период в крупнейших городах региона создавалось невидимое из Москвы, но достаточно эффективное экономическое пространство, плотно интегрированное в экономику АТР.

Лидеры теневой экономики сделали ее основой легальной экономической жизни региона. Интеграция Дальнего Востока в глобальную экономику после кризиса 1998 г. и последующего укрупнения хозяйствующих субъектов стала постепенно приобретать институциональные очертания.

Очередные радикальные изменения в регионе были связаны с увеличением цен на энергоносители и построением вертикали власти. Дальневосточники на деятельность власти относительно сворачивания автомобильного и челночного бизнеса ответили митингами и забастовками. Силовое преследование нарушителей, теневиков не было особенно активным, так как силовики были местными и понимали ситуацию. Постепенно давление из центра набирало обороты. Для федерального центра было важно, чтобы теневое общество, теневая экономика и «понятия» не заменили официальную власть. Однако разрушив серые схемы, государство не предложило ничего нового, кроме карательных мер по отношению к криминалу и некоторым коррупционным чиновникам.

В этот же период медийные каналы Приморского края широко транслировали и внедряли в сознание людей образ нового демократического героя. Его фигура была стержневым элементом политического процесса демократического общества. Идеализированному герою приписывались качества, которые отмечались как положительные в установленном им культе, обряде инициаций. Например, администрацию Владивостока с середины 2004 г. по март 2007 г. официально возглавлял лидер ОПГ, ранее судимый, но амнистированный. Позже он снова был судим за должностные преступления в статусе мэра приморской столицы. Парадокс ситуации заключался в том, что часть каналов принадлежала представителям коррупционно-криминальных структур. Так было положено начало информационным войнам, которые привели к разрушению системы краевых СМИ. Нездоровая экономическая и общественно-политическая обстановка в крае способствовала оттоку граждан.

В сентябре 2008 г. Президент РФ Д. А. Медведев своим указом упразднил УБОП, преобразовав их в центры госзащиты и борьбы с экстремизмом. Но преступлений экстремистского характера в стране совершается примерно в сто раз (!) меньше, чем преступлений, относимых к ОПГ и ОПС (организованным преступным группам и сообществам). Это примерно 60—70 против 6—7 тыс. в год. Но реформы требовали жертв, и УБОП ими стали.

Существуют ли варианты для решения дальневосточной проблемы? Местные виды хозяйственной активности на Дальнем Востоке перекрыты, поэтому вариантов для устойчивого развития немного. Один из них — ориентация экономики региона на Москву, которая требует фундаментальных сдвигов в финансировании, улучшения авиа- и железнодорожного транспорта. В сложившейся ситуации, на наш взгляд, необходимо создание для региона особых правовых условий. Кроме того, требуется обеспечение возможности выхода региона на АТР. Эти меры позволят стабилизировать экономическую обстановку на Дальнем Востоке и покончить с коррупционно-криминальными структурами.

Таким образом, доминированию криминальной проблематики, ее внедрению в психологию широких слоев российского общества с соответствующими имиджевыми составляющими (татуировка, тюремный жаргон и шансон, наркотики) способствовали медийные каналы. Некоторая часть криминальных героев в регионе добилась того, что попала во властные структуры и реализовала себя в них. Образ криминального героя стал ключевым в СМИ, литературе, культуре. Его, бандита, любили, ему подражали, им мечтали стать. Подобная героизация породила деперсонификацию, универсализацию мышления, тотализацию личности. Эти качества способствуют не столько реализации определенной идеологической программы, сколько захвату власти и установлению тотального контроля над массами. Беспокойство в отношении криминальной власти вызывает не только их особая жестокость, но и то, что за их политикой стоит совершенно новое и беспрецедентное понимание власти.

В Приморском крае только несколько изданий каким-то образом противостояли натиску криминально-чиновничьих структур. Это газеты «Арсеньевские вести», «Дальневосточные ведомости», «Народное вече», «Тихоокеанский комсомолец».

Новейшая история России показывает, что в сознании граждан прочно укоренились понятия «лучше быть авантюристом, чем тружеником», «богатство проще не заработать, а украсть». Последние годы щедры на «преступления века».

Криминал ставит рекорды в ограблениях банков, нападениях на инкассаторов. Широко транслируемая медийными каналами криминальная «романтика» перевесила веру в закон. Для того чтобы изменить эту ситуацию, остановить криминал, коррупцию и разрушение государства, целесообразно на основе отечественного и зарубежного опыта осуществить структурную реформу экономики с учетом специфических особенностей регионов.

Благоприятную среду для действий криминала создает коррупция, поразившая российские государственные структуры. Об этом неоднократно говорили Президент РФ Д. А. Медведев и премьер В. В. Путин. Преступник платежеспособен, он может получить гражданство или регистрацию, купить любой документ, а также взрывчатку и оружие, получить доступ, куда и к чему угодно, откупиться в случае какого-то правонарушения. Мздоимство и кровопролитие, коррупция и терроризм идут рука об руку.

Правоохранительные органы и спецслужбы необходимо переориентировать с подавления политического недовольства, охраны крупной частной собственности и жизни ее владельцев на выполнение задач по обеспечению безопасности граждан и государства, борьбе с терроризмом, организованной преступностью и опасными преступниками. Эти и другие решительные действия, должны быть предприняты не только против криминала, но и против условий, его порождающих. Они крайне важны для восстановления доверия к государству, нормализации жизни в России, возвращения от разрушительных «либеральных» реформ к здравому смыслу, модернизации страны на социальной основе.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Юнг К.Г. Человек и его символы. СПб., 1997. С. 109.

² Почепцов Г. Тоталитарный человек. Киев: Глобус, 1994. С. 78.

³ См.: Керлот Х.Э. Словарь символов. М.: REEL book, 1994. С. 274.

⁴ См.: Бляхер Л.Е., Васильева Л.А. Дальний Восток России в режиме консервации: между «глобальной экономикой» и «государственной опекой» // Полития. 2009. № 2. С. 60—71; Бляхер Л.Е. Политические мифы Дальнего Востока // Полис. 2004. № 5. С. 28—39.

Поступила 11.08.11.