Н. П. Ледовских. Православная самоидентификация: ценностная эволюция в истории русской культуры

Н. П. ЛЕДОВСКИХ

ПРАВОСЛАВНАЯ САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ: ЦЕННОСТНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ В ИСТОРИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

ЛЕДОВСКИХ Наталья Петровна, профессор кафедры культурологии Рязанского государственного университета, доктор философских наук.

Ключевые слова: самоидентификация, православие, эволюция ценностей, ментальные структуры, история русской культуры

Key words: self-identification, Orthodoxy, evolution of valuables, mental structures, history of the Russian culture.

Проблема веры всегда занимала особое место в отечественной философской мысли. На протяжении столетий между понятиями «русский» и «православный» ставили знак равенства. В свою очередь слово «православный» означало «воцерковленный». И. К. Смолич справедливо утверждает, что «вплоть до XVIII в. мировосприятие и быт русского народа в полной мере формировались Церковью, и только ею. Семейная, общественная и государственная жизнь подчинялась церковным установлениям. Народное мировосприятие вырабатывалось исключительно на основе учения православной Церкви»1.

Таким образом, вера и церковь до XVIII в. не разделялись. При этом, по общему признанию (в том числе и церковных иерархов), русское православие представляло собой «смесь» восточно-христианских и языческих воззрений, о чем убедительно писал П. Н. Милюков. По его мнению, языческая обрядность, магические заклинания в виде православных молитв стали сутью Русской православной церкви и веры, что в научной литературе нашло отражение в таких понятиях, как «бытовое христианство», «двоеверие», «народная версия христианства»2.

Авторитет Русской православной церкви и веры появился не только благодаря обрядам. Изначально на Руси сложилась не просто церковь, а, как подчеркивает А. И. Клибанов, мирская церковь, или «своя церковь». Ее сооружали на общие средства, покупали книги и утварь, избирали батюшек, низший состав причта. Священниками могли стать грамотные крестьяне и посадские. «Мир» отводил землю для ведения храмового хозяйства. Церковь играла роль центра общественной жизни общины. Здесь хранилась мирская казна. По инициативе прихожан духовенство выполняло функции социального призрения. Появлялись монастыри, подчиненные волостным общинам3.

Церковь не только поддерживала, но и охраняла древнерусскую традицию соборности. Для коллективных собраний предоставлялись трапезные церквей. Учитывалось мнение большинства, или принималось обязательно приемлемое решение для всех в спорном вопросе. Но соборность позволяла человеку видеть в себе личность или, говоря словами А. И. Клибанова, христианство воспитывало внутренний суверенитет личности. В «идеале Правды» русского народа большое внимание уделялось возможности построения справедливого общества, «земного рая». Установление гармонии отношений в земной жизни — именно так можно сформулировать нравственное кредо средневековой Русской православной церкви.

Появление теории «Москва — третий Рим» в этих условиях закономерно не только с политической, но и с морально-этической точки зрения. Идея веры пришла из Византии, на Руси она встала на защиту земного человека, взялась за его совершенствование. На фоне европейской «охоты на ведьм» это не могло восприниматься первыми шагами к «земному раю». Здесь же находятся корни российской «самости» — самая верная вера, самый верный народ и самая верная страна, хранительница самой верной веры. Идея православия как самой правильной веры и в связи с этим особого положения Руси, ставшей единственной наследницей этого вероучения, принимается безоговорочно.

В этих гармоничных отношениях в стороне осталась материальная компонента человеческой жизни. Протестантизм уже провозгласил новый подход к миру, хотя и во имя Бога, но через труд к материальному достатку и свободе. Православие выбирает внутреннее совершенство, подчиняя материальное гармонии человеческих отношений. Демократичность духа была более характерна для русского народа, чем для любого другого. Итак, гармонию человеческих отношений в реальной жизни можно считать основополагающей ментальной единицей россиян и отнести к разряду культурных универсалий допетровской эпохи. В стереотипных представлениях фиксируется максима православной веры — земная справедливость.

На вторую половину XVII — начало XVIII в. приходится смена ценностных ориентиров. Власти наносят авторитету церкви весьма ощутимый удар, она больше не представляет абсолютной ценности в массовом сознании населения. В любой культуре власть и церковь тесно связаны между собой. На Руси уже к XVII в. церковь добровольно сдалась на милость государственной власти. В этом нет ничего удивительного: церковные иерархи просто последовали примеру Византии, тем более сами власти не собирались отступать от той же византийской традиции и строго следили за тем, чтобы церковь не выходила за определенные рамки. Достаточно вспомнить попытку Никона устроить «бунт на корабле». Он провозгласил «священство выше царства», назвал патриарха «солнцем», а царя — «луной». Набожный Алексей Михайлович виртуозно обыграл эту ситуацию: лишил Никона поддержки и молчаливо принял его отставку.

С XVIII в. русские цари четко разделили институты веры и церкви. На веру никто не посягал. В то же время власти пресекали малейшие попытки церкви одерживать верх. Желание патриархов контролировать государственную власть больше всего злило Петра I, который на первое место ставил развитие Отечества, а не охрану православия. Упраздняется должность патриарха, издается Монастырский приказ во главе со светским чиновником, который должен был ведать всеми монастырями и делами священнослужителей.

С петровских преобразований ведется традиция отношения к церкви как к малополезной организации. Церковные реформы Петра I ослабили и без того пошатнувшийся после раскола авторитет церкви, тем более что Петр откровенно издевался над церковными иерархами и традициями. «Всешу-тейший, всепьянейший и сумасброднейший собор» — яркое подтверждение этого. Голландец К. де Бруин, очевидец событий, с удивлением заметил, что русский государь может неограниченно «располагать имуществом и жизнью своих

подданных», «власть его простирается даже на дела духовные, устроение и изменение богослужения по своей воле: это уже такая область, касаться которой другие венчанные особы воздерживаются из опасения возбудить против себя духовенство»4.

Ощутимые удары по церковной организации нанесла Анна Иоанновна. Именно ей, по словам И. К. Смолича, удалось придать церковной реформе стабильность и до конца правления Романовского дома устранить малейшую «возможность борьбы „двух властей"»5. Все императоры, несмотря на их «реверансы» в сторону церкви, считали своим долгом вмешиваться в ее дела. При этом никто не стеснялся в средствах.

Таким образом, власти нанесли авторитету церкви весьма ощутимый удар, плохо понимая, что «рубили сук, на котором сидели». Трудно усомниться в правильности вывода Н. М. Карамзина: «Усердие к ней (церкви) слабеет, а с ним и вера, а с ослаблением веры государь лишается способа владеть сердцами народа»6.

После восстания декабристов правительство признало свою ошибку. Стало ясно, что церковь не справляется с задачей воспитания масс, а государственная власть теряет авторитет. Теперь делалось все, чтобы приобщить народ к православию. В учебных заведениях, армии требовали соблюдения православных обрядов.

Решить проблему возвращения населения в церковь пытались посредством церковно-приходских школ. Вторая половина XIX в. отмечена их стремительным ростом. Особенно за такие школы ратовали Александр III и обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев. Николай II продолжил дело отца и покровительствовал именно церковноприходским школам. Проводимая политика была рассчитана только на население. Двойной стандарт оказался слишком очевидным, так как никто из императоров не собирался восстанавливать патриаршество, как и кардинально изменять положение самой церкви, в которой в XVIII—XIX вв. происходили серьезные изменения.

Под давлением власти церковь отказалась от своих лучших традиций. Священников перестали выбирать, они назначались, к ним сразу же изменилось отношение. Доверием у населения по-прежнему пользовались периодически избираемые из местных жителей церковные старосты. Только им разрешалось вести церковное денежное хозяйство. Эти представители народа имели значительные мирские льготы, получали жалование, освобождались от подушного платежа и господского оброка.

Секуляризация земель, искусно завершенная Екатериной II, и включение духовенства в податное (зависимое, неуважаемое и эксплуатируемое) сословие привели к превращению священнослужителей в «пахарей в рясе». Все служители культа стали «мздоимцами». К ним начали применять жесткие меры. Смена батюшек по требованию общины была далеко не редким случаем. Если поп слишком много себе позволял, его могли посадить на цепь, как это было в Елоховской общине графа В. Г. Орлова7.

О роли церковнослужителей в повседневной жизни народа можно узнать из воспоминаний А. Т. Болотова, который рассказывает о двух батюшках своего прихода, которые постоянно враждовали друг с другом. Несмотря на бедность населения, батюшки жили обеспеченно, потому что приход был большим. Их «вечная тяжба» закончилась полным разорением обоих. В консистории, куда они обращались с жалобами, их обирали.

Одного из них, Иллариона, жители любили за его «степенность», приглашали в свои дома. Желанным гостем он был и в доме Болотовых, а хозяйка «воздавала ему превеликое почтение», поскольку «была склонна к набожному житию». Однако «любимец публики» пользовался весьма странными методами для «воспитания» паствы. Он терпеть не мог, когда ему в чем-то отказывали. Однажды в немилость впала мать Болотова. Илларион, «зная коротко расположение ее нрава и великую привязанность ее ко всему суеверному, вздумал ей при сем случае мстить свою мнимую обиду, но чем же? — так называемым связанием на духу, о важности которого постарался он уже издавна вперить в нее страшные мысли». Бедная женщина сочла себя «не инако как погибшею», «впала было... в сущую меланхолию». «Нечего было делать, принуждены были засылать к попу и ходить за ним и уговаривать; он спесивится и гордится, и насилу его как-то уговорили и довели до того, что он мать мою разрешил. Вот каковы были тогда времена и обстоятельства!»8.

Официальная церковь во многом проигрывала и по той причине, что она в XVIII—XIX вв. была примером чрезмерно ревностного служения государственной власти. Официально церковь настаивает на возвращении к «вере отцов», сохранении старых обычаев. Парадокс заключается в том, что теперь она всеми силами пыталась заставить человека подняться на ту ступень, которая была заповедана византийской традицией, а также низвести его исключительно до роли бессловесной «твари Божьей». Характер нашей земной жизни, как считает святитель XIX в. И. Кронштадтский, есть «постоянное ожидание Божьего зова из этой жизни в другую... мы рабы Божии..., а рабы с часу на час должны ожидать, что вот-вот позовет Господь»9.

Следует отметить, что труды и деятельность И. Кронштадтского могли бы сыграть важную роль в совершенствовании отечественного православия. Русский подвижник говорит о новом понимании веры, предлагает человеку каждый свой поступок рассматривать через призму божественных заповедей, жить так, как будто ты каждую минуту отчитываешься перед Богом. Как известно, это основной постулат иудаизма. Только тот же И. Кронштадтский, называя злейшими врагами человечества самолюбие, чревоугодие, сластолюбие, злобу, зависть, блуд, нетерпение, не забывает поставить на первое место в этом списке ропот и непослушание. Теперь главной задачей церковной иерархии становится внушение своей пастве мысли о беспрекословном подчинении властям.

Закономерно, что с развитием образования и просвещения в России усиливаются критические настроения. Они характерны как для народных масс, так и для российской элиты. По отношению к вере появляются новые мотивы. С. Е. Трубецкой пишет, что «главная основа воспитания была у Мама — религиозная. Религия была отнюдь не формальная и даже далеко не в такой мере традиционно-церковная, как бывало в прежних поколениях. „Бог есть любовь" — вот чем было проникнуто религиозное сознание Мама и, естественно, все ее воспитание нас. Даже голос Мама становился совершенно особенным, когда она читала нам в Евангелии о любви, как о первой и главнейшей заповеди Господней. Может быть, именно вследствие этой религиозной атмосферы, которой я дышал с детства, понятие „страха Божия" сделалось мне понятным только гораздо позднее, и то больше умом, чем чувством. Мама прививала нам именно любовь к Богу, а не „страх Божий", который, конечно, отнюдь не противоречит любви, но относит человека к Богу как бы под другим углом зрения»10. Вера, Бог есть любовь, выраженная в конкретных делах на благо человека. Такова вновь формирующаяся доминанта российской интеллигенции.

В конце XIX — начале XX в. в русской культуре очевидно наличие трех основных ценностных доминант. Большая часть населения предпочитает обрядовую веру, оставляя за собой право нарушать сложившиеся установки при необходимости. В России появляются атеисты, выступающие против религиозно-мистических символов, но они, как правило, находят себе «новых богов». Наконец, вера начала трансформироваться в общечеловеческий, гуманистический идеал. Ратуя за восстановление православия, мы должны отдавать отчет, какую именно традицию мы собираемся возрождать. Тогда станет понятным, почему, согласно опросам, в настоящее время у нас 57 % верующих, а воцерковленных только 12 %.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Смолич И.К. История русской церкви: 1700—1917. Кн. 8. Ч. I. М., 1996. С. 29.

2 См.: Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1901. Т. 3. 436 с.

3 См.: Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1996. С. 14—18.

4 Бруин К. де. Путешествия в Московию // Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989. С. 86.

5 Смолич И.К. История русской церкви. С. 116.

6 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 36.

7 См.: Александров В.А. Сельская община в России (XVII — начало XIX в.). М., 1976. С. 165—167.

8 Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: в 3 т. М., 1993. Т. 1. С. 130—131.

9 Кронштадтский И. Моя жизнь во Xристе. М., 1991. С. 31.

10 Трубецкой С.Е. Минувшее. М., 1991. С. 38—39.

Поступила 12.10.12.