М. Э. Рябова. Формирование новых идентичностей: диалектика глобального и регионального

М. Э. РЯБОВА

ФОРМИРОВАНИЕ НОВЫХ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ: ДИАЛЕКТИКА ГЛОБАЛЬНОГО И РЕГИОНАЛЬНОГО

РЯБОВА Марина Эдуардовна, профессор кафедры методологии науки и прикладной социологии Мордовского государственного университета, доктор философских наук.

Ключевые слова: центр; регион; самоидентификация; дуальная оппозиция; глобализация; пространство; локализм

Key words: centre; region; self-identification; dual opposition; globalisation; space; localism

В последнее время о реальности все чаще говорят как о фундаментальной глобализации, формирующейся в ходе всемирной интеграции. Рост межцивилизационной конкуренции и взаимодетерминированности обществ, на которые распадается население планеты, вышел на новый уровень, задал соответствующее качество переосмысления рождающихся и отмирающих ценностей, социальной стратификации.

С одной стороны, общественные отношения воспроизводятся деятельностью людей, реализующих исторически сложившуюся культурную программу, ее содержание, а с другой — этими отношениями, их деятельностным характером стимулируется потребность в самоидентификации, которая нуждается в конкретном раскрытии на примерах стран и цивилизаций. Применительно к российскому обществу всеобщность трансформаций связана с региональными изменениями, особенностями экономических, политических и духовных преобразований в различных субъектах РФ. Российские регионы по-разному справляются с этой задачей. Одни достаточно динамично развиваются, у других это развитие осуществляется фрагментарно, третьи имитируют его или стоят на месте. Актуализация этой проблематики в значительной степени вызвана формированием новой идентичности российских регионов, социально-философское исследование которой предполагает вполне определенную цель, а именно: попытаться найти путь к осмыслению целостного образа России. В данном контексте несомненный теоретический и практический интерес представляет диалектика глобального (центра) и регионального (периферии), являющая собой сложную систему противоречий в процессе формирования адекватного самосознания у населения и власти. Значимость этого процесса определяется тем, что он предполагает не только измерение сознания, но и радикальное его реструктурирование.

Основной чертой взаимоотношений центра и периферии является дуальность глобального и регионального, раскрывающаяся по старой для российской истории оси координат: «центр — регион» и «регион — центр». Это означает, что в основу исследования анализируемой нами проблемы положена некоторая дуальная оппозиция части (регион) и целого (центр), позволяющая рассматривать полюса этой оппозиции через их диалектическое взаимопроникновение — взаимоотталкивание.

Привычный поиск соответствующего типа идентичности, создающего устойчивую и мало размываемую временем социальную активность человека, сопрягается с цивили-зационной трактовкой форм ущемления социокультурной самобытности народов, восприятием этих фактов как составной части решения задач противостоящими им силами. Для современных российских регионов, где тесно переплетены общероссийские и региональные тенденции социокультурной трансформации, весьма важна проблема цивилизационной самоидентификации параметров бытия. Эта необходимость самоидентификации свидетельствует не столько о глобализации, сколько о проблемах и кризисах самоопределения, неспособности традиционного сознания преодолеть страх потерять свой суверенитет, подчиниться неизвестным, чуждым целям, ценностям и принципам. Этот страх становится актуальной проблемой в условиях модернизации мирового сообщества. Российская история свидетельствует, что такая ситуация при ее продолжительности вызывает дискомфортное состояние, которое повлечет за собой деструктивные, опасные для общества последствия.

Цивилизационная самоидентификация осуществляется по линиям взаимоотношений «человек — власть» и «гражданин — государство». Фундаментальным индикатором идентификации является всеобщее изменение мышления исторических субъектов социокультурного процесса. Следовательно, всеобщее в регионе может быть эффективно только тогда, когда оно интегрировано в традиционную форму мышления субъектов регионального социума.

Категория «идентичность» включает в себя отождествление индивида со своими согражданами, представления об этом сообществе, ответственность за судьбу страны и сопутствующие этому чувства (гордость, обида, разочарование, пессимизм или энтузиазм и т. п.). Как свидетельствуют различные теории социальной идентификации, общество задает несколько уровней или типов идентичностей: региональную, локальную, этническую, где присутствуют когнитивные, эмоциональные и регулятивные элементы (готовность к действию во имя этих представлений и переживаний)¹.

За истекшие с 1991 г. восемнадцать лет существования новой России население пережило немало последствий распада СССР. Это взрыв этничности, национальные движения, суверенизация в республиках и сепаратизм регионов, укрепление вертикали власти и переосмысление демократизации, формирование новых слоев и стилей жизни, ценностей, ориентаций в экономических и социокультурных сферах. Такие масштабные трансформации не могли не отразиться на самосознании людей, их идентичности. В российскую науку введены разные понятия идентичности: гражданская, государственная, российская, региональная, республиканская. Но одно дело научный дискурс, и совсем другое — его преломление во мнении общества. Современная идентичность населения России представляет собой сложный конгломерат новой российской, региональной, локальной, этнокультурной, религиозной идентичностей. Все трансформации общества находят отражение в государственно-гражданской идентичности, поэтому по изменениям в ней судят о тенденциях в развитии социума. В то же время сама государственно-гражданская идентичность становится социальным ресурсом в общественном развитии. Здесь важен вопрос о векторе государственно-гражданской идентичности: модернизационном или традиционалистском (в смысле роста великодержавных настроений и этнического национализма как идеи преобладания этнических интересов над другими, в том числе интересами личности, граждан). По данным института комплексных стратегических исследований РАН, 45,5 % жителей мегаполисов солидаризируются с российской идентичностью, 51,4 % жителей провинции ощущают себя россиянами «часто» (опрошены 68 % горожан и 59 % селян). За общероссийской идентичностью скрываются как минимум различия социально-политических ориентаций и установки «разных скоростей» модернизационного процесса. 85 % опрошенных считают себя гражданами новой России, 49 % в разной мере чувствуют себя советскими людьми. В большинстве регионов ими ощущают себя 15—26 % населения. Это в основном старшее поколение. Но уже немало и тех, кто ассоциирует себя с людьми, разделяющими европейские ценности (26 %). Самые высокие показатели респондентов, ощущающих себя гражданами России, оказались в Свердловской, Томской и Воронежской областях (около 90 %). Особо примечателен тот факт, что лишь 25 % жителей столицы России идентифицировали себя россиянами, а остальные москвичи чувствовали себя советскими людьми или не могли определиться со своей идентификацией². В связи с этим неудивительно, что противоречивость идентичности россиян в современных условиях достаточно кризисна. В ней соединены традиционалистские и модернизационные тренды. В пространственном плане регионы становятся значимым ресурсом корректировки социокультурных взаимодействий.

Особенность формирования системы взаимоотношений между центром и регионом состоит в том, что ее модель определяется решениями и действиями центральных органов власти по отношению к региону и инициативами региона. Соотношение между ними определяет динамику регионализации. Реакция региональных элит и сообществ на предлагаемые центром институциональные новации может быть различной. Возможны три типа реакции: ко-иннова-тивный, когда новшества, вводимые центром, дополняются региональными инновациями; пассивный, когда региональная система меняется под воздействием центра, так как поток внутренних требований слаб; традиционалистский, когда поток внутренних интересов достаточно силен, чтобы противостоять внедрению инноваций.

Дифференциация регионов страны по многим показателям делает определяющую роль центра функциональной и оправданной. Однако здесь усматривается явное противоречие: современный центр России стремится не только нормировать, но и унифицировать пространство, тогда как функциональное значение и политическая роль центра больше оправданы в разнообразном пространстве. Для управления стандартизированным однородным пространством вполне достаточно слабого центра. Для России с ее огромными пространствами и беспрецедентным разнообразием территорий в этническом, экономическом, социокультурном отношениях проблема регулирования отношений части (региона) и целого (центра) является решающей.

Современные регионы стали своеобразными порядками жизни, жизненными мирами со своими особыми правилами и правами³, где четко прослеживается взаимосвязь между глобализацией и регионализацией. Поскольку государства современного мира различаются по масштабам и уровню социально-экономического развития, можно предположить, что результаты воздействия глобализации на отдельные страны не являются одинаковыми. Более того, в крупных странах тенденция глобализации вызывает неодинаковые последствия в различных регионах.

Возникает вопрос «Является ли регионализм „побочным продуктом" глобализации, связанным с объективной неоднородностью экономического пространства в межстрановом измерении и в контексте государств, или это самостоятельное явление?». Ф. Фукуяма пишет: «Экономические силы ранее породили национализм, заменяя класс национальными барьерами, создавая централистское гомогенизированное в языковом плане сообщество. Те же самые экономические силы ведут к устранению национальных барьеров путем сотворения интегрированного мирового рынка»⁴. Эта позиция разделяется и рядом российских ученых, рассматривающих регионализацию как своего рода глобализацию в ограниченных масштабах⁵. Представляется, что однозначного ответа на вопрос о соотношении и взаимовлиянии процессов глобализации и регионализации нет. Прежде всего и глобализация, и регионализация имеют экономическое и политическое измерения. Унификация экономического пространства является содержанием не только глобализации, но не противоречит и современной регионализации. «Во-первых, в то время как старый локализм был „подчиненным", новый является результатом свободной воли и осознанного выбора; старый был „естественным и необходимым", новый — добровольный и международный. Во-вторых, старый локализм стремился минимизировать контакты с внешней средой, держать свои границы прочно закрытыми, новый же стремится к установлению взаимоотношений с остальным миром»⁶.

Таким образом, перед нами сплошная «переполюсовка», когда в рациональное линейное пространство вводится варьирующая мерность, в результате чего «река» исторического времени «растекается» на несколько более или менее параллельных потоков, у каждого из которых могут быть собственные ритмы движения, и характер взаимосвязи между ними диалектический⁷.

Проблема ассимиляции русской культурой традиционных этнических культур на территории России и их самоидентификации существовала всегда. Крестьяне, расселяясь по территории Российской империи, не ставили своей задачей русификацию, однако «и следов не осталось от чуди, от вятичей, от мещеры, племена эти не истреблены, не вымерли как индейцы в Америке, а ассимилировались с русским населением. Эволюция совершалась постепенно, сама собой без лишней поспешности»⁸.

Каждый этнос обустраивает пространство вокруг себя, обживает и заселяет его, делает «своим». Формы поселений связаны с этнической психологией, сформированной условиями окружающей природной среды. Одним из этнических признаков коренных финно-угорских народов была неупорядоченная планировка селений вплоть до середины XIX в. Застройка «в подражание природе» свидетельствовала о вписанности поселений в природный мир, характерный для архаичных культур. Например, дерево для человека являлось таким же предком, как божество рода.

Воздействие глобализации на социокультурную самоидентификацию (например, Мордовии) может быть рассмотрено в аспекте влияния этого процесса на аксиосферу населяющих регион коренных финно-угорских народов. Устойчивость в наследовании этнокультурной традиции сложилась уже в первобытную эпоху, ее истоки восходят к верхнему палеолиту. Древнейший антропологический комплекс в регионе обладал специфическими чертами расового типа и был распространен в конкретном ареале, получившем название прародины древних уральцев. Установлено, что это была культурная общность, языком которой являлся уральский праязык. Археологические материалы свидетельствуют, что во все последующие эпохи картина мира древних финно-угров усложнялась, дифференцировались ритуалы и обряды. Эколого-адаптивный элемент преобладал в культуре финно-угорских народов до XX в. Именно эта особенность способствовала закреплению черт традиционности в жизненном укладе, ценностных ориентирах и картине мира.

Тип этнокультурных контактов на протяжении тысячелетий отличается изменчивостью. Так, эпоха бронзы связана с мощными изменениями всех структур культуры финно-угорских племен. Одновременно это эпоха глубокого взаимодействия этнических массивов (финно-угорского и индоарийского), происходящего в лесостепной зоне, на периферии расселения автохтонов. Следует отметить значительный слой индо-иранских заимствований в культуре финно-угорского населения региона, восходящий к эпохе контакта двух этносов, что сохраняется в современном мордовском языке. Наиболее устойчивые этнокультурные контакты складывались в регионе в раннем Средневековье. Самое северное из исламских евразийских государств — Волжская Булгария — сложилось на полиэтнической и поликонфессиональной основе. Именно в этих условиях сформировалась региональная надэтническая целостность Мордовии.

В социокультурном плане Мордовию отличают ментальные модели идентичности индивидов, формирующиеся на разных основаниях, имеющих полярный характер («ужасно — прекрасно»). Такая дуальность неизбежно ведет к «дезорганизационному», по выражению А. С. Ахиезера, характеру развития, при котором полюса общественных ценностных дуальных оппозиций стремительно меняются местами⁹. Налицо предпосылка динамической неустойчивости. Неизбежны перепады возвратно-поступательного, зигзагообразного движения. Вероятен раскол в сообществе, так как разные части населения живут в разных модальностях. При таком виде социокультурной идентичности границы «мы — они» между различными группами людей обозначаются достаточно четко и пролегают в пределах региона. С распадом СССР и образованием РФ начался активный поиск новых форм самоидентификации, сосуществования и взаимодействия регионов. Тенденция к идентификации с универсальной аксиосферой, как следствие, глобализации, размывает прежние границы и перемещает их на новую, более широкую почву. Результатом этого становится смещение в сознании индивидов акцентов при идентичности: сначала это может быть идентичность с российским государством, потом с другими странами. В то же время возможны и противоположные процессы: ослабление идентификации с российским государством в противовес усилению идентичности с «малой родиной».

Можно утверждать, что существенные трансформации идентичности коснулись всех уровней социальной структуры регионов. Вместе с тем сохраняется ряд прежних черт и признаков. Новые социокультурные ценности, отношения еще в должной мере в них не структурировались. Границы между ними носят аморфный характер, существуют промежуточные, переходные территории с неопределенным или противоречивым статусом, что требует отдельного самостоятельного рассмотрения.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: Weigert A., Teitge Y., Teitge D. Society and Identity: Toward a sociological psychology. Cambrige: Cambrige University Press, 1986. P. 22—26.

² См.: Российская идентичность в условиях трансформаций: аналит. доклад // Полис. 2008. № 2. С. 81—104.

³ См.: Каганский В.Л. Регионализация, регионализм, пострегионализм // Интеллектуальные и информационные ресурсы и структуры для регионального развития. М., 2002. С. 12—18.

⁴ Fukuyama F. The End of History and the Last Man. N. Y., 1997.

Р. 275.

⁵ См.: Долгов С.И. Глобализация экономики. Новое слово или новое

явление. М., 1998. С. 13.

⁶ Zdravko M. Local Response to Global Change // The Annals of the American Academy of Political and Social Science: Local Governance Around the World // Spec. ed. by H. Teune. Sage. 1995. Vol. 540. Р. 148.

⁷ См.: Копосов Н.Е. Как думают историки. М., 2001. С. 176.

⁸ Лурье С.В. Российская империя как этнокультурный феномен // Цивилизации и культуры. Вып. 1. Россия и Восток: цивилизационные отношения. М., 1994. С. 118.

⁹ См.: Ахиезер А.С. Труды. М.: Новый хронограф, 2006. 480 с.

Поступила 17.06.09.