А. Н. Ершов, О. С. Ивлева. Проблема ген-дерного равенства в социальном управлении: региональный аспект

А. Н. ЕРШОВ, О. С. ИВЛЕВА

ПРОБЛЕМА ТЕНДЕРНОГО РАВЕНСТВА В СОЦИАЛЬНОМ УПРАВЛЕНИИ: РЕГИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ

ЕРШОВ Андрей Николаевич, ректор Академии государственного и муниципального управления при Президенте Республики Татарстан, доктор социологических наук, профессор.

ИВЛЕВА Ольга Сергеевна, преподаватель кафедры социологии и философии Академии государственного и муниципального управления при Президенте Республики Татарстан.

Ключевые слова: гендерное равенство; социальное управление; женское лидерство; социальные интересы; мотивация; элита; эффективный менеджер

Key words: gender equality; social management; women's leadership; social interests; motivation; elite; effective manager

Известно, какую роль играли женщины в политической жизни Древней Греции и Древнего Рима. Уже в Средние века хорошо известный в российской истории своим поединком с А. Невским шведский ярл Биргер узаконил участие женщин в политической жизни государства. С XVI в. на престоле мы видим не просто женщин, а женщин-правительниц. В ХХ в. в большинстве стран мира была решена проблема юридического равноправия женщин. Даже в мусульманских и католических странах женщины-государственные деятели перестали вызывать удивление. В то же время обращение к истории вопроса отчетливо выявляет истоки различных исследовательских подходов.

Российская история также знает женщин, игравших заметную роль во власти. Более того, собственно и российское государство как аппарат централизованного управления страной берет начало с административной реформы княгини Ольги, разделившей страну на погосты и поставившей в каждом погосте тиунов — полномочных представителей государственной власти на местах. Государство стало выстраивать некоторую структуру, начали определяться функции отдельных органов власти. Эти процессы облекались в форму княжеских распоряжений, имевших силу закона. При этом княгиня Ольга являет собой пример органического сочетания безутешной вдовы, свято хранящей верность погибшему супругу, а также заботливой матери и мудрой правительницы.

Дальше с женским политическим лидерством в отечественной истории начинаются некоторые сложности. Царевна Софья не была такой амбициозной ограниченной дамой, какой ее любят изображать в фильмах и книгах о юности Петра I. Все зачатки конструктивных преобразований в эпоху, предшествующую приходу к реальной власти Петра Великого, связаны с «Зеленой тетрадью» князя В. В. Голицына, в которой изложен довольно последовательный план радикального обновления России, лишь отчасти реализованный впоследствии первым императором. Абсолютное влияние на его наследницу А. Д. Меншикова не было тайной даже для их современников. Время царствования Анны получило название «бироновщина». Полное равнодушие Елизаветы к государственным делам, управление которыми было сосредоточено в руках И. И. Шувалова и сменившего его А. Г. Разумовского, широко обсуждалось даже за пределами России. Царствование Екатерины II, несмотря на все достижения, носило весьма противоречивый характер. Неоднозначную роль последней императрицы отмечают даже такие верноподданные мемуаристы, как А. И. Деникин, экс-командир Отдельного корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел А. Г. Курлов, бывший министр иностранных дел царской России С. Д. Сазонов и др.

Миф о том, что женскому лидерству препятствуют семейные обязанности, не выдерживает критики. Достаточно вспомнить уже упомянутую княгиню Ольгу или более близкую по времени М. Тэтчер. Мы видим немало примеров успешных женщин и дома, и на работе. Так, например, мать братьев Елисеевых (один из которых — космонавт, академик, много лет возглавлявший МВТУ им. Н. Э. Баумана) одна вырастила и воспитала сыновей, при этом стала видным ученым, доктором наук, профессором. Эти примеры показывают, что женщине, чтобы стать лидером, вовсе не обязательно, подобно Елизавете I Английской, жертвовать тем, что принято называть «женской природой» (замужество, материнство и т. п.).

Разумеется, примеров женского лидерства в политике даже меньше, чем принято считать. Но их нельзя игнорировать. ХХ в. выдвинул на авансцену политической жизни немало женщин даже на Востоке, где они традиционно занимали подчиненное положение. Стало очевидным, что женщина может быть представителем социальной элиты и общественным лидером глобального масштаба, оставаясь при этом Женщиной (И. Ганди, М. Тэтчер и др.).

Однако и в XXI в. проблема гендерного равенства остается актуальной. Во-первых, по-прежнему стоит вопрос правоприменения законодательных норм, регулирующих положение женщины в современном обществе. Во-вторых, очевидна необходимость компаративного мониторинга решения гендерных проблем в различных странах и реги-онах¹. В-третьих, необходим анализ своеобразия решения гендерных проблем в отдельно взятых странах и регионах². В-четвертых, актуальны вопросы практической реализации гендерных аспектов гражданских прав и свобод в отдельных сферах жизнедеятельности человека и общества³.

Можно выделить несколько направлений исследования этих проблем. Ученые, работающие в рамках социально-правового направления, основное внимание сосредоточивают на юридическом обеспечении гендерного равенства, доходящем до введения квот и даже до обратной дискриминации с присущим последней предпочтением в пользу представителей дискриминируемой группы. Так, интересный материал, касающийся практики правового решения проблемы гендерного равенства в европейский странах, содержится, например, в работе Н. М. Степановой «Практики правового решения проблемы гендерного равенства в европейских странах» (2007)⁴. Сторонники социально-психофизиологического направления склонны рассматривать все проблемы сквозь призму психофизиологических различий, существующих между женщинами и мужчинами. Содержательный анализ таких подходов дан Т. Б. Рябовой⁵. Социально-историческое направление интерпретирует вопросы гендерного равенства как следствия воздействия сложившихся когнитивно-объяснительных стереотипов на социальное поведение людей⁶.

Социально-статистическое направление описывает сложившуюся ситуацию с гендерным равенством в различных сферах жизнедеятельности общества и регионах⁷.

Эти направления вполне соответствуют отмеченным выше исторически сложившимся подходам к проблемам гендерного равенства в сфере социального управления и основным парадигмам современной социологии. Направление исследований гендерного равенства, определяемое как социально-правовое, соответствует парадигме социальных дефиниций. Социально-психофизиологическое, как и социально-статистическое, тяготеет к парадигме социальных фактов. Социально-историческое направление явно соотносится с парадигмой социального поведения. Однако, как показывает анализ гендерных практик социального управления, например, в Республике Татарстан еще недостаточно разработаны подходы к этой проблематике в парадигме социально-исторического детерминизма.

Социально-исторический детерминизм сводит общество к взаимодействию личностей, обладающих потребностями, представлениями, способностями, характерами и т. д. Их внутренние и внешние переживания, основанные на внутреннем мире человека, взаимодействия обусловлены объективным состоянием общества, которое само является результатом прошлых взаимодействий. Опираясь на прошлое, мы живем в настоящем, создаем будущее, изменяя своими действиями существующее состояние общества.

Применительно к сфере социального управления научное объяснение состояния и тенденций развития проблемы гендерного равенства предполагает поиск ответов на ряд вопросов: «Каковы мотивы управленческой деятельности?», «Какова структура этой деятельности?», «Насколько эффективна эта деятельность?».

Субъект управления может руководствоваться или своими интересами, или интересами той социальной общности, которая является объектом управленческой деятельности. В первом случае выявление различий интересов субъекта и других участников процесса управления дезорганизует их взаимодействие, что роковым образом отражается на эффективности управленческой деятельности даже с точки зрения управляющего субъекта. Последний сталкивается с открытым или скрытым саботажем управленческих решений, препятствующим достижению его целей. Во втором случае, напротив, мотив защиты общих интересов сплачивает управляющих и управляемых. Но только тогда и постольку, когда и поскольку эти общие интересы позитивно соотносятся с интересами частными. Это значит, что в данном случае интерес субъекта управления, мотивирующий его профессиональную деятельность, должен заключаться в защите интересов управляемой общности, а интересы общности в свою очередь не должны противоречить интересам ее членов. Получается, что эффективность социального управления теснейшим образом связана с концепцией элит, разработанной в 70—80-х гг. XX в. Ю. Хабермасом.

Ю. Хабермас указывал, что элита — это часть общества, специализирующаяся на представлении и защите общих интересов. Чтобы представлять именно общие интересы, а не свои собственные представления об общих интересах, элита должна уметь их выявлять и формулировать. Это предполагает постоянный дискурс элиты и массы, т. е. той части населения, которая живет своими частными интересами и для которой общие интересы значимы в той мере, в которой они могут быть позитивно соотнесены с конкретным частным интересом отдельного представителя массы. Однако структура дискурса предполагает наличие медиатора, побуждающего партнеров к диалогу посредством критики односторонности их мировосприятия. Этот медиатор — общественность⁸.

Итак, эффективное социальное управление предполагает, что специалист по управлению является представителем элиты, основополагающая черта которой — высокий уровень духовности как сочетания идеальной потребности познания и социальной потребности жить для других⁹. При этом элитарность предполагает не изоляцию от общества, не закрытость группы, а демократичность, настрой на социальное партнерство, диалог со всеми участниками социального процесса. Собственно, основная мотивация эффективного менеджера и обусловливается его духовностью. Современный управленец — представитель элиты. В противном случае он не может рассчитывать на успех в своей профессиональной деятельности.

Управление давно стало коллективным: более или менее сложными социальными процессами может управлять команда, но не отдельный человек. Само понятие управленческой команды неотделимо от понятия лидерства. Д. Майерс определяет лидерство как «процесс, посредством которого определенные члены группы мотивируют и ведут за собой группу»¹⁰. Вся группа — управленческая команда — элита, включая лидера, но не все члены группы — лидеры. Иными словами, каждый лидер должен быть представителем элиты, но не каждый представитель элиты является лидером.

Элитарность и лидерство — это способ мировосприятия, отношения к жизни. Ныне гендерные различия в способах восприятия мира — факт, не вызывающий сомнений. Таким образом, возникает вопрос «Как вписываются элитарность и лидерство в типичные гендерные модели мировосприятия?». Речь идет не о том, способны ли отдельно взятые мужчины и женщины быть успешными представителями элиты или лидерами. Вопрос в другом: «Может ли типичная женщина быть не менее успешным представителем элиты, лидером, чем типичный мужчина?».

Д. Майерс доказывает, что женщины более внимательны и чувствительны к нуждам других людей. Женскому стилю поведения присуща направленность на взаимное общение. Женщины менее агрессивны и т. д.¹¹ Эти выводы свидетельствуют о том, что типичная женщина более подвержена восприятию и усвоению именно тех черт мировосприятия и социального поведения, которые и составляют основополагающие признаки элитаризма. Кроме того, многие исследователи утверждают, что у женщин чаще, чем у мужчин, встречается демократический стиль лидерства, наиболее соответствующий вызовам времени¹². Следовательно, типичная женщина как минимум может быть не менее успешным представителем элиты и даже лидером, чем типичный мужчина.

Следовательно, когда мы говорим о гендерном равенстве в сфере социального управления, суть проблемы состоит не в неспособности женщины быть эффективным менеджером, лидером и тем более не в объективной ситуации, препятствующей включению женщин в управленческую деятельность. В этом плане эволюционистский подход в исследовании подобной проблематики, делающий упор на «естественный отбор», объективные детерминанты тех или иных социальных приоритетов, оказывается уязвимым для критики. Более адекватным приходится признать культу-ральный подход, заостряющий внимание на субъективных детерминантах, стереотипах мировосприятия, исторически сложившихся и часто воздействующих на поведение людей даже тогда, когда объективные условия, определявшие их формирование и развитие, коренным образом изменились. Женщине приходится с большим трудом завоевывать себе место в мире социального управления не потому, что она менее способна к этой деятельности по сравнению с мужчиной, а вследствие господства соответствующих ролевых установок. Ее не только не принимают в качестве успешного менеджера, она сама способна воспринимать себя в этой роли только при условии принятия типично мужской модели мировосприятия и поведения. Когда к этому прибавляется использование типично женских признаков поведения (соблазнение, кокетство, повышенная эмоциональность и т. п.) в качестве инструмента достижения цели, мы констатируем наличие «стервы», роль которой принимается за обязательную основу женского успеха в современном мире. Не женщина, а мужчина в женском облике часто оказывается образцом поведения для женщины, пытающейся делать управленческую карьеру. Можно сказать, что чаще всего бизнес-леди в действительности оказывается феминизированным мужчиной, использующим типично женские «уловки» в типично мужском поведении. Однако именно типично женское мировосприятие и поведение в современных условиях могут оказаться более эффективными с точки зрения достижения главной цели социального управления — формирования и укрепления социального партнерства на основе учета и обеспечения разнообразных интересов субъектов.

Противоречие, складывающееся между традиционными ролевыми установками и объективными потребностями общества, объясняет то своеобразное положение, которое мы видим в гендерной структуре персонала государственного и муниципального управления в Республике Татарстан.

В составе государственной службы РТ женщины составляют 72,8 % персонала. Они преобладают в возрастных группах до 50 лет. Среди руководителей государственной службы женщины составляют 55,9 %, на должностях помощников (советников) работают 63,6 % женщин. Должности специалистов государственной службы занимают 75,5 % женщин, среди обслуживающих специалистов женщин — 88,5 %.

Итак, женщины уже сегодня преобладают в государственной службе региона, включая и федеральные органы власти на территории Татарстана. Кроме того, их на 5,1 % больше в возрастной группе работников до 30 лет; на 3,3 % — в группе до 40 лет и на 1,1 % — в возрастной группе до 50 лет. Иными словами, омоложение государственной службы происходит за счет женщин.

Однако тенденция к феминизации государственной службы ослабевает по мере восхождения по ее иерархической лестнице. Если в целом женщины составляют без малого три четверти работников государственной службы, то среди работников, занимающих руководящие должности, их немногим больше половины. Женщину уже оценили как специалиста государственного управления, но ей еще не вполне доверяют как руководящему работнику государственной службы.

Но государственная служба по определению должна исходить из приоритетов общественных интересов. Профессиональная защита и обеспечение частных (локальных) интересов — задача органов местного (локального) само-управления. Вестернизация понятия «местное» через термин «локальное» необходимо для того, чтобы понять специфику муниципальной службы: речь идет не о дополнении сис-темы государственного управления органами, полномочия которых ограничены пределами территории (муниципального образования, поселения), а об особой миссии местного самоуправления. Интересы массы локализированы, но они нуждаются в представлении и защите на всех уровнях организации жизнедеятельности общества. Именно муниципалитеты в первую очередь должны строить свою деятельность на широком общественном дискурсе, опирающемся на представительство, учет и взаимное согласование частных интересов всех социальных субъектов. Казалось бы, именно здесь и надо в максимальной степени использовать преимущества женского социального мировосприятия (эмпатия, демократичность и пр.).

Что же в действительности? В муниципальной службе Республики Татарстан среди депутатов представительных органов муниципальных образований женщин 27,4 %; среди глав муниципальных образований — 24,5 %. Таким образом, если среди руководящих работников органов государственного управления женщин несколько больше половины, то среди руководящих работников муниципальной службы их только около четвертой части от общей численности данной категории персонала.

На наш взгляд, есть три фактора, которые объясняют сложившееся положение с гендерным равенством в сфере социального управления.

Во-первых, с большим трудом прививается в сознании специалистов и населения новая постмодернистская парадигма социального управления, отказывающаяся от приоритета интересов «системы» над интересами субъектов¹³. Во-вторых, с неменьшими трудностями проникает в сознание социальных субъектов современная концепция взаимодействия на основе партнерства, а не подчинения¹⁴. В-третьих, вследствие воздействия первых двух факторов сохраняются ролевые ожидания и установки, уже не адекватные вызовам времени.

Таким образом, корень проблемы гендерного равенства в социальном управлении состоит в политическом воспитании населения, включая персонал органов управления. Следует не плестись в хвосте у часто отстающей от вызовов времени практики, а работать «на упреждение». В качестве практической меры можно предложить восстановление системы политического просвещения, игравшей в СССР роль политического всеобуча (разумеется, на новой основе); совершенствование (с учетом гендерного подхода) учебно-образовательных программ подготовки и переподготовки управленческих кадров.

Объективная ситуация требует активного включения женщин в социальное управление. Правовые основы этого процесса налицо. Но готово ли общество, включая лидеров и самих женщин, к тому, чтобы принять женщину в качестве полноправного и полномочного представителя элиты и лидера не в «точечном» формате отдельных представителей прекрасного, но неслабого пола типа И. Ганди или Б. Бхутто, М. Тэтчер или А. Меркель? Сможет ли общество когда-нибудь оказаться готовым к такому повороту событий, если этим процессом не управлять, пустить на самотек политико-воспитательную работу с самыми широкими кругами населения?

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: Гендерное равенство в России и Канаде: перспективы использования позитивного опыта. URL: http://www.formulaprava.ru/files/materi-als/156 (дата обращения: 21.04.2009).

² См.: Хушкадамова Х.О. Женщины в политике и управлении Таджикистана // Социс. 2009. № 5. С. 76—80.

³ См.: Мирошниченко О.Н. Профессиональная самореализация женщин-государственных служащих в условиях гендерно-адаптируемой политики органов государственного управления (на примере Чувашской Республики).

Н. Новгород: ВВАГС, 2005. 187 с.

⁴ См.: Степанова Н.М. Практики правового решения проблемы гендерного равенства в европейских странах // Новые направления политической науки. М., 2007. С. 187—199.

⁵ См.: Рябова Т.Б. Рекрутирование гендерной идентичности в современной российской политической риторике // Там же. С. 165—177.

⁶ См.: Завершинская Н.А. Вопросы гендерного равенства как следствия воздействия сложившихся когнитивно-объяснительных стереотипов на социальное поведение людей // Там же. С. 84—97.

⁷ См.: Айвазова С.Г. Гендерный порядок в России: возможности и пределы модернизации (опыт использования институциональной методологии) // Там же. С. 69—83.

⁸ См.: Современная западная социология: теории, традиции, перспективы / под ред. П. Монсона. СПб.: НОТАБЕНЕ, 1992. С. 307—343.

⁹ См.: Педагогика. Большая современная энциклопедия / сост. Е.С. Ра-пацевич. Мн.: Совр. слово, 2005. С. 156.

¹⁰ Социальная психология. СПб.: Питер, 1999. С. 394.

¹¹ Там же. С. 229—233.

¹² Там же. С. 395.

¹³ См.: Бурганова Л.А. Социология управления: учебник. Казань: Изд. КГТУ, 2007. С. 28—33.

¹⁴ См.: Ершов А.Н. Социальные ресурс См.: Ершов А.Н. Социальные ресурсы местного самоуправления. Казань: Идель-Пресс, 2001. С. 69—102.

Поступила 20.10.09.