Ю. П. Шабаев, В. Н. Денисенко, Н. В. Шилов. Языковая политика в регионах проживания финно-угорских народов Российской Федерации: поиск модели

Ю. П. ШАБАЕВ, В. Н. ДЕНИСЕНКО, Н. В. ШИЛОВ

ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА В РЕГИОНАХ ПРОЖИВАНИЯ ФИННО-УГОРСКИХ НАРОДОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ: ПОИСК МОДЕЛИ

ШАБАЕВ Юрий Петрович, заведующий сектором этнографии Института языка, литературы и истории Коми научного центра Уральского отделения РАН, доктор исторических наук.

ДЕНИСЕНКО Валентина Николаевна, старший научный сотрудник сектора этнографии Института языка, литературы и истории Коми научного центра Уральского отделения РАН, кандидат исторических наук.

ШИЛОВ Николай Владимирович, ведущий советник аппарата Комитета Государственной Думы Российской Федерации по делам национальностей, кандидат исторических наук, доцент.

Ключевые слова: финно-угорские народы; традиции; обычаи; этничность; язык; языковая политика; этноязыковая ситуация; национальная школа; функциональное развитие

Key words: Finno-Ugric peoples; tradition; customs; ethnicity; language; language policy; ethnic and language situation; national school; functional development

Культурная близость между русскими и финно-уграми складывалась на протяжении столетий, а формирование российского государства происходило при их непосредственном участии. Финно-угры имеют с русскими сходные традиции и обычаи, системы ценностей и представлений, образ жизни и менталитет. Между русскими и финно-уграми нет культурных барьеров.

Можно предположить, что указанные обстоятельства не должны создавать проблем в отношениях между финно-уграми и доминантным населением страны на общенациональном и региональном уровнях. Но это не совсем так. Свидетельством тому являются этноязыковые позиции основных этнических групп и характер дискуссий, касающихся статуса языков титульных этнических групп, их функций, роли в общественной жизни регионов традиционного проживания финно-угров.

Цель данной статьи заключается в том, чтобы показать противоречивый характер как самих языковых дискуссий, так и языковой политики, проводимой в регионах, которые часто именуют финно-угорскими.

Следует отметить, что именно язык оказывается в центре всех дискуссий, касающихся проблем сохранения этничности, а языковая политика местных властей становится почти синонимом региональной этнополитики. Чем обосновывается такое внимание к языку? Является ли такое отношение к языку следствием кардинальных сдвигов, происходящих в этноязыковой ситуации, существенных перемен в этнокультурных ориентациях российских финно-угров, ослабления внимания к языковым вопросам со стороны властей регионов, в которых значительную долю населения составляют финно-угры?

Применительно к сегодняшнему дню на все поставленные вопросы можно дать отрицательные ответы. Этноязыковая ситуация в стране кардинально изменилась в 1958 г., когда в СССР была осуществлена реформа школы, и родители учеников впервые получили право сами выбирать язык обучения для своих детей. Тогда в массовом порядке по просьбам родителей обучение во многих школах было переведено с национальных языков на русский. Отношение к этой реформе среди специалистов до сих пор остается неоднозначным, но несомненно то, что она позволила десяткам тысяч людей в национальных республиках сделать осознанный выбор в пользу русского языка.

Говоря о языковых ориентациях населения, необходимо отметить постоянно возрастающее число представителей титульных этнических групп, считающих родным русский язык, и уменьшение среди них доли (абсолютной и относительной) владеющих языком своей группы.

С начала 90-х гг. ХХ в. предпринимаются различные меры по поддержке миноритарных языков: законы о государственных языках, повышающие их статус, государственные программы развития языков, работа по нормированию языков и т. д. Все эти меры получают официальную поддержку, а литература на национальных языках издается в национальных республиках и округах как социально значимая, т. е. за счет государственных средств. Тем не менее, заметных изменений в этноязыковой ситуации не происходит. Это объясняется тем, что финно-угры остаются этническим меньшинством, воспринимая русских как референтную группу, поскольку, несмотря на стабильное повышение образовательного уровня, финно-угры все еще отстают в этом отношении от русских, а доминантная культура воспринимается представителями этнических меньшинств как более престижная. Изменить культурную ситуацию и культурные ориентации можно, если изменить демографические пропорции этнических групп, но этого в обозримой перспективе не произойдет. Поэтому культурная интеграция меньшинств в доминантное большинство является устойчивой и долговременной тенденцией.

В связи со сказанным нельзя не остановиться на проблеме витальности (жизненности) языков российских финно-угров, зависящей от ряда объективных и субъективных факторов. Установлено, что существует прямая зависимость между количеством социальных функций языка и его жизненностью. Помимо объема социальных функций и интенсивности использования языка, в различных сферах общения в числе важных показателей витальности языка рассматриваются также число говорящих на языке и его соотношение с численностью соответствующей группы; использование языка младшим поколением; количество билингвов; наличие программы поддержки функционирования языка¹. Анализ социолингвистических параметров коми-зырянского, марийских, мордовских, удмуртского языков (данные 1994—1998 гг.) позволил дать достаточно высокую оценку их жизненности. Однако перспективы их дальнейшего функционирования связаны с тем, что будут ли экстралингвистические факторы способствовать или препятствовать функциональному развитию этих языков.

Коми, коми-пермяки, удмурты, марийцы, мордва остаются преимущественно аграрными этническими сообществами и на селе в своих регионах обычно численно доминируют, а потому здесь роль финно-угорских языков остается весомой. Иная ситуация сложилась в городах, где финно-угры находятся в меньшинстве, межэтнические контакты интенсивны, а русский язык доминирует во всех сферах, в том числе и в семейном общении представителей этнических меньшинств. Полиэтничная городская культурная среда не может функционировать, опираясь на язык меньшинств, даже в случае локального его доминирования. Примером может служить дореволюционный Усть-Сысольск (Сыктывкар), который был единственным городом на европейском севере России, где преобладало нерусское население². Сегодня финно-угры в составе городского населения своих республик и округов составляют не просто меньшинство, но меньшинство, сформировавшееся преимущественно из сельских мигрантов, представители которого стремятся интегрироваться в доминирующую культурную среду. Культурная интеграция, в том числе языковая ассимиляция (и аккультурация), есть важный этап социализации мигрантов и их детей.

Перепись населения 2002 г. подтвердила тот факт, что языковая ассимиляция продолжается и становится более масштабной, она коррелирует с ростом доли городского населения среди финно-угров. Так, данные переписи показали, что только 48,4 % карел в Карелии владеют карельским языком³, среди мордвы, проживающей в Мордовии, 15,6 % не владеют мордовским языком⁴, в Республике Коми коми языком владеют 78,1 % проживающих здесь представителей титульного этнического сообщества⁵, в Марий Эл 84,2 %, проживающих марийцев владеют марийским языком⁶.

Что касается языковых ориентаций, то они продолжают смещаться в пользу русского языка. Согласно данным микропереписи населения 1994 г., в семье общаются на русском языке 987 из каждой 1 000 вепсов, 825 карел, 568 коми, 381 коми-пермяков, 363 марийца, 350 удмуртов, 864 ханты⁷.

Отношение к русскому языку в целом является позитивным у всех этнических групп, ибо сама практика доказывает людям, что общий язык необходим. Другая ситуация складывается с отношением к языку титульных этнических групп. Так, опросы населения Республики Коми (2004 г.) и Коми-Пермяцкого округа (2005 г.) показали, что в республике 26,6 % респондентов считают, что все дети в школах должны изучать коми язык, в округе доля аналогично настроенных респондентов была ниже — 17,5 %. Проведенный в 2001 г. массовый опрос населения Марий Эл показал, что 38,9 % высказались за то, чтобы все дети в школах изучали марийский язык⁸. Опрос населения Удмуртии, проведенный в 2002 г., показал, что в этой республике 31,7 % удмуртов согласны с тем, чтобы удмуртский язык преподавался во всех школах республики в качестве обязательного предмета, скорее согласны с этим 35,8 %, среди русских респондентов безусловно согласных лишь 3,0 %, скорее согласных оказалось 14,1 %⁹. Сходные данные были получены и в Мордовии. Самая большая доля респондентов во всех случаях ратует за то, чтобы язык титульных групп изучался учащимися только по желанию (от половины до двух третей).

Картина существенно меняется, если мы станем анализировать позиции разных этнических и социальных групп населения. Среди коми в республике доля тех, кто считает необходимым, чтобы все дети в школах изучали коми язык, составляет 35,8 %, а среди русских — 13,3 %. За свободный выбор высказались 48,4 и 59,8 %. Примерно аналогичная ситуация и в Коми округе, где, однако, доля выступающих за свободу выбора выше. Такова ситуация и в Марий Эл: здесь 19,4 % русских выступают за необходимость обучения марийскому языку всех школьников республики, такой же позиции придерживаются 62,1 % марийцев, а против этого, соответственно, высказались 65,7 и 23,7 %¹⁰. При этом в Коми республике и округе выявилась интересная тенденция: на селе население более решительно выступает за всеобщий языковой ликбез, нежели в городе. В обоих случаях большинство сел и деревень — это поселения с полным доминированием коми населения и, следовательно, комиязычной языковой средой. Таким образом, сложившаяся языковая среда оказывает заметное воздействие на этноязыковые позиции групп. В Марий Эл такой четкой зависимости в процессе исследования не выявлено.

Важно то, что этноязыковые позиции этнических групп довольно стабильны. Так, вскоре после принятия в 1992 г. в Республике Коми закона «О государственных языках» был проведен общереспубликанский опрос «Общественное мнение населения Республики Коми по проблемам государственности и суверенитета». Согласно его результатам, с обязательным изучением коми языка во всех школах республики были согласны 24 % опрошенных (в том числе 37 % коми)¹¹.

Опыт внешнего восприятия культурных различий и языковые ориентации тесно коррелируют друг с другом. Результаты опросов показывают, что язык воспринимается значительной частью населения как важнейший этнодифференцирующий признак и главный идентификационный маркер. Однако идеальные модели и реальная языковая практика очень далеки друг от друга. На практике наиболее употребимым даже на уровне семьи оказывается не родной язык, а русский. Что касается молодежи, особенно городской, то она ориентируется на русский язык. По данным опроса 2004 г., всего 3 % городских коми семей говорит с детьми на коми языке, в КПАО — 11,5 %. В городах республики не владеют коми языком 42 % детей. Свободно говорят на нем только 25 % детей¹². Сходная ситуация имеет место и в других «финно-угорских регионах»: данные опроса учащейся молодежи 9—11 классов, проведенного в 2000 г. в Марий Эл, показали, что более 30 % марийских детей дома с родителями говорят только по-русски, и лишь 23 % считают, что знание марийского будет необходимо в дальнейшей жизни¹³.

Само признание языка важнейшим культурным маркером на деле есть лишь глубоко укоренившийся культурный стереотип. При более детальном анализе того, какой из культурных определителей для сохранения и поддержания этничности оказывается наиболее значимым, оказывается, что так или иначе большинство людей признают, что первостепенное значение имеет этническое самосознание.

Приведенные выше данные свидетельствуют о наличии конфликта этнокультурных (этноязыковых) позиций в отношениях между крупнейшими этническими общинами населения в «финно-угорских республиках» РФ. Этот конфликт не только является важным показателем, который характеризует общую этническую ситуацию в регионах, но и требует вдумчиво и осторожно корректировать языковую и этнонациональную политику, проводимую региональными властями. Введение коми языка в качестве предмета в школах Республики Коми вызывает протесты родителей, которые против насильственного навязывания данного предмета. В Мордовии, как показывает практика, приказ Министерства образования от 2004 г. о введении обязательного изучения мокшанского или эрзянского языков в школах игнорируется, поскольку он труднореализуем.

Опросы населения финно-угорских регионов показывают, что за обязательное обучение языков титульных этносов всеми учащимися средних школ выступает ограниченная часть населения. Последнее, однако, не означает, что нет необходимости в создании условий для обучения родному языку всех желающих. Такое право подтверждено российским законодательством, и условия для его реализации должны быть созданы. В том числе, видимо, надо создавать и школы (а на данном этапе, возможно, только классы), где бы все предметы преподавались на финно-угорских языках.

Основное значение в сохранении языков многие эксперты и преподаватели финно-угорских языков придают школе. Так, опрос преподавателей карельских школ показал, что большинство из них видит способ решения проблемы повышения языковой компетенции учащихся в увеличении часов, отводимых на изучение языка, т. е. в простых механических изменениях, но при этом сами же указывают, что школы к таким изменениям не готовы¹⁴.

Что касается механизмов повышения престижа языков меньшинств и изменения массовых языковых ориентаций, то об этом специалистами говорится мало. Патерналистская позиция экспертов (и активистов этнических организаций) здесь очевидна: за все ответственно государство, которое должно решать проблему. Одним из наиболее распространенных способов решения проблемы видится введение обязательного обучения языков титульных этнических групп всеми учащимися средних школ в каждой республике. Некоторые филологи утверждают, что «обязательность изучения есть лишь охранная норма»¹⁵.

Подобные взгляды и образовательные практики основываются на концепциях лингвистической экологии, суть которых сводится к необходимости сохранения всех языков во что бы то ни стало. Сторонники этих концепций признают допустимыми любые меры и отнюдь не всегда склонны считаться с мнением даже самих носителей языков. «Впрочем, ссылка на „народное мнение” встречается часто, но обычно „мнение народа” при этом отождествляется с мнением его национально ориентированной интеллигенции. Но всегда ли они совпадают? Ведь утеря этнического языка может восприниматься как явление вынужденное, но имеющее свои преимущества. Возникает конфликт, охарактеризованный одним из ирландских лингвистов: то, что хорошо для языков в целом, может быть плохо для их носителей как индивидов»¹⁶.

Видимо, не является случайным то, что в рассуждениях о необходимости расширять функции финно-угорских языков, повышать их престиж, расширять преподавание языков в школах отсутствует такой важный институт социализации, как семья. Именно в семье человек получает первые языковые навыки, и именно семья является важнейшим транслятором культурных традиций. Но культурные ориентации семьи диктуются не только символическими значениями, но и рациональным выбором. Соображения рационального порядка показывают, что финно-уграм выгоднее ориентироваться на язык большинства, поскольку владение этим языком открывает больше возможностей. Аналогичная ситуация складывается сегодня в Эстонии, где число учеников, приходящих в первые классы русских школ, неуклонно сокращается. Родители предпочитают отдавать детей в эстонские школы, ибо хорошее знание этого языка предоставляет больше возможностей для карьерного роста.

Без семьи решить проблему повышения языковой компетенции представителей меньшинств нельзя. Более того, в триаде «семья — школа — окружающая культурная среда» важны все три компонента, и за счет только одного из них невозможно решить проблему изменения культурных ориентаций, проблему статуса тех или иных элементов этнической культуры. При этом семья в указанной триаде не случайно стоит на первом месте.

Чтобы поддерживать язык меньшинств, требуются не простые решения, а сложная, долговременная и кропотливая работа многих специалистов, реально заинтересованных в результате. Более того, следует признать, что пока серьезной программы мер и стратегии действий по изменению языковой ситуации в регионах проживания финно-угров не предложено.

Тем не менее, в финно-угорских регионах страны в связи с расширением социальных функций многих языков проводится большая работа по развитию и обновлению их лексических систем в значительной степени за счет использования внутренних ресурсов этих языков¹⁷. В коми языке появилось около 2 тыс. новых слов, и такое масштабное словотворчество неоднозначно воспринимается носителями коми языка. Об этом свидетельствует недавняя дискуссия между коми филологами, которая приобрела широкое общественное звучание. Так, О. И. Уляшев дал крайне негативную оценку результату развития лексической системы современного коми языка, охарактеризовав ее как китайскую грамоту, которую отказываются принимать и понимать рядовые пользователи языка. Выпуски «Новое в коми лексике» он называет «никуда не годными лексиконами, убивающими коми язык»¹⁸.

Сторонники противоположной точки зрения учитывают особенности современной языковой ситуации, характеризующейся высокой степенью развития активного двуязычия коренного населения республики¹⁹. Известно, что потребность в лексической инновации, являющейся органическим свойством каждого языка, в условиях одноязычия удовлетворяется главным образом за счет ресурсов своего языка, двуязычие же «имеет в постоянном резерве второй язык как готовый источник лингвистического материала. Единицы этого языка, во-первых, уже испытаны в практике общения и даже усваиваются через эту практику; во-вторых, эти единицы уже имеют закрепленную связь с явлениями, которые требуют обозначения»²⁰.

Следует отметить, что в развитии коми языка иноязычные слова, в том числе и заимствованные из русского, являлись источником пополнения и обогащения его словарного состава. Без сомнения, они и в дальнейшем будут занимать в нем свое место. Однако в условиях, когда практически все население, говорящее на коми языке, владеет одновременно и русским, важно не потерять менее защищенный язык и не получить вместо него образование, не требующее перевода.

Особая ситуация сложилась с карельским языком. Активисты карельского движения долгое время добиваются придания ему статуса государственного в Карелии, но этот формальный акт вряд ли сколько-нибудь существенно изменит языковую ситуацию в республике, ибо даже у специалистов нет единого мнения о путях развития единого карельского литературного языка²¹.

Что касается угорских языков, то с их развитием сложностей еще больше, поскольку проблема их нормирования еще только начинает решаться²².

Весьма критично проблему повышения роли литературных языков российских финно-угров оценивает финская исследовательница С. Сааринен. Она полагает, что современные проблемы языков были порождены еще на начальном этапе советского культурного строительства. «Создатели новых литературных языков торопились, они хотели быстро создать нормативный язык, инструмент для национальной культуры и общественной жизни. Литературные языки были созданы не в течение нескольких столетий, как, например, финский язык, а в течение нескольких десятилетий. Такая спешка, а также неопытность тогдашних лингвистов и работников культуры привели к сегодняшней плачевной ситуации, где почти все финно-угорские народы в России имеют больше, чем один литературный язык. Эти литературные языки обычно основаны на одном диалекте, и в силу этого они не были приняты людьми, говорящими на других диалектах. Поэтому создание литературного языка, что в общем один из самых важных этапов в истории каждого народа, большой шаг из народа/народности в нацию, оказалось в России началом рассеяния народов. Эта недальновидная политика была, наверное, преднамеренная, задуманная теми же самими силами, которые хотели уничтожить все малые народы и создать „советского человека”»²³.

Но финский специалист, на наш взгляд, политизирует проблему сохранения финно-угорских языков, и логика ее рассуждений далека от норм права. Саму языковую политику, в частности (этнонациональную политику в целом), следует оценивать, ориентируясь не на принципы целесообразности или морали, а опираясь на принципы права. Если перевести дискуссии о языке в правовое русло, то необходимо оценивать ситуацию с точки зрения двух правовых норм, а именно: права на отличие и на культурную свободу. Обсуждение языковых проблем с апелляцией к правовым категориям показывает характерный аспект языковых дискуссий в «финно-угорских регионах» — правовую асимметрию. Все участники дискуссий, безусловно, признают право на отличие, но мало кто готов признавать право на культурную свободу.

Характерной чертой языковых и этнокультурных дискуссий является использование термина «национальный нигилизм», который наиболее часто употребляют для обозначения представителей финно-угорских народов, не желающих пользоваться и учить язык предков. Тем самым свободный выбор культурных ценностей оценивается исключительно как негативное явление, хотя это естественное и неизбежное явление в мультикультурном сообществе.

Продолжая рассматривать правовой аспект языковой политики, следует затронуть сферу применения правовых норм. Очевидно, что региональные правовые нормы не могут быть универсальными, т. е. претендовать на роль общенациональных норм. Это касается и языковой политики. Финно-угорские языки — региональные языки, попытка навязать их преподавание всем учащимся школ, на наш взгляд, является стремлением придать этим языкам статус общегосударственных. В Финляндии, на пример которой часто ссылаются сторонники идеи навязывания языков, финский и шведский языки, которые обязаны изучать все учащиеся школ, есть языки общенациональные. В России финно-угорские языки могут быть только региональными, а это значит, что и их правовой статус должен быть иным.

Языковое законодательство и политика — лишь часть этнонациональной государственной политики. Потому она должна преследовать ясные и понятные цели, сопряженные с целями общей социальной политики государства. На наш взгляд, можно выделить три наиболее очевидных ориентира, которые имеют значение для культурного позиционирования меньшинств и которые тесно связаны с языковой политикой. Первый касается сохранения языка в контексте поддержания культурной самобытности этнических сообществ, второй связан со сферой образования и формированием этнических школ как инструментов этнонациональной политики. Третьим ориентиром можно считать расширение коммуникативных возможностей языка, трансформацию его в элемент поддержания культурной солидарности внутри этнической группы и полиэтнического территориального сообщества.

Язык — это носитель культуры, но этнокультурная специфичность не требует отдельного языка для каждой культурной группы. Есть множество тому примеров. В частности, Ф. Эрнан доказывая, что культурная отличительность не связана непосредственно с языком, ссылается на пример Андалузии в Испании и Бретани во Франции. Он рассматривает язык, используя метафору рынка, т. е. с позиции «цены» языка и тех возможностей, которые открывает овладение им²⁴. Очевидно, что у миноритарных или региональных языков «цена» существенно ниже, чем у общенационального. Если не удается сохранить культурную специфику и ментальность этнического сообщества, то язык не сможет компенсировать эти потери. Абсолютизацию роли языка в культурном позиционировании финно-угров М. Бранч назвал процессом мистификации²⁵.

В решении проблем этнических меньшинств в первую очередь должен быть достигнут общественный консенсус. Большинство должно добровольно пойти навстречу интересам меньшинства. Но меньшинство (включая этнические элиты и этнополитических лидеров) для этого должно уважительно отнестись к большинству. Только такая позиция может считаться толерантной.

Анализ ситуации показывает, что в сфере образования наиболее актуальными задачами являются повышение качества обучения в сельских образовательных учреждениях; оснащение сельских школ необходимым количеством литературы и учебников, компьютерами и другими современными средствами обучения; привлечение в сельские школы хорошо подготовленных учителей-предметников. Если выпускник школы будет хорошо знать родной язык и литературу, но будет слабо подготовлен по другим предметам, то перспективы его карьерного и профессионального роста окажутся призрачными.

Показательно, что в отличие от специалистов население воспринимает проблему повышения качества школьного образования как наиболее актуальную. К примеру, опрос населения, проведенный исследователями Сыктывкарского университета в январе 2007 г. в самом депрессивном, но и самом моноэтничном сельском Усть-Куломском районе, показал, что в числе острых социальных проблем, которые тревожат население, на первом месте оказались не низкие доходы, не дефицит рабочих мест, не упадок сельской медицины, а состояние школьного образования. Более 50 % респондентов заявили, что эта проблема их больше всего тревожит сегодня²⁶.

Реализация масштабных программ поддержки сельских школ позволит преодолеть разрыв в качестве образования между выпускниками городских и сельских школ, что усилит позиции финно-угорских этносов в культурной конкуренции. Очевидно, что языковая политика в регионах проживания финно-угров и языковое строительство есть комплексная проблема, а предлагаемые сегодня принципы и направления ее решения вряд ли способны изменить отношение к миноритарным языкам. Необходим более активный поиск эффективной и непротиворечивой модели такой политики.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См.: Письменные языки мира: языки Российской Федерации. Социолингвистическая энциклопедия. Кн. 1. М.: Academia, 2000. С. 12.

²  См.: Рогачев М.Б. Столица зырянского края. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 2006. 248 с.

³ См.: Клементьев Е.И. Республика Карелия в зеркале переписи 2002 г. // Этнокультурный облик России. Перепись 2002 г. М.: Наука, 2007. С. 74.

⁴  См.: Шилов Н.В. Республика Мордовия: тенденции этнодемографи-ческого развития // Там же. С. 169.

⁵  См.: Шабаев Ю.П. Республика Коми: этническая ассимиляция или культурный плюрализм? // Там же. С. 87.

⁶ См.: Шаров В.Д. Марийцы в Республике Марий Эл: депопуляция или несовершенство переписи? // Там же. С. 112.

⁷ См.: Финно-угорские регионы России: стат. сб. Сыктывкар: Республиканское управление статистики, 1999. 197 с.

⁸ См.: Межнациональные отношения в Республике Марий Эл. Йошкар-Ола: Марийский НИИ языка, литературы и истории, 2005. С. 110.

⁹  См.: Смирнова С.К. Феномен Удмуртии. Этнополитическое развитие в контексте постсоветских трансформаций. М.—Ижевск: Удмуртия, 2002. С. 505.

¹⁰ См.: Межнациональные отношения в Республике Марий Эл. С. 20.

¹¹ См.: Денисенко В.Н. Родной язык и этнос: коми и коми-пермяки // Материалы XXXVI междунар. филологической конф. Вып. 9. Уралистика. 12—17 марта 2007 г. СПб.: Филол. фак. СПбГУ, 2007. С. 37.

¹² Там же.

¹³ См.: Кондрашкина Е.А. Динамика функционального развития марийского языка. М.: Ин-т языкознания РАН, 2008. С. 97.

¹⁴  См.: Клементьев Е.И. Роль школы в сохранении языков // Финно-угорский вестн. 2005. ¹ 39. С. 32—33.

¹⁵ Кудряшова Л. Коми речь! Терпи родная // Там же. С. 16.

¹⁶ Алпатов В.М. Что делать с малыми языками?// Славянские литературные микроязыки и языковые контакты: материалы междунар. конф., организованной в рамках Комиссии по языковым контактам при Международном Комитете славистов. Тарту, 15—17 сент. 2005 г. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 2006. С. 79.

¹⁷  См.: Цыпанов Е.А. Лексическое обновление в коми, удмуртском и марийском языках: общее и особенное // История, современное состояние, перспективы развития языков и культур финно-угорских народов: материалы III Всерос. конф. финно-угроведов (1—4 июля 2004 г., Сыктывкар). Сыктывкар: Ин-т языка, литературы и истории КНЦ УрОРАН, 2005. С. 25.

¹⁸ Уляшев О.И. Орöм вужъясысь кыöн кыввор // Войвыв кодзув. 2005. ¹ 4. С. 62—66.

¹⁹  См.: Безносикова Л.М., Цыпанов Е.А. Лёкöдöмöн кывтö он видз ни кыпöд // Войвыв кодзув. 2005. ¹ 8. С. 68—73.

²⁰  Жлуктенко Ю.А. Лингвистические аспекты двуязычия. Киев: Выща школа, 1974. С. 127.

²¹ См.: Фарутин А. Под угрозой исчезновения // Финно-угорский вестн. 2005. ¹ 39. С. 14—15.

²²  См.: Ользина Р., Скрибник Е., Кошкарева Н. Как развиваться хантыйскому языку // «Мир Севера». 2007. ¹ 4. С. 9.

²³  Сааринен С. Проблемы формирования и развития финно-угорских литературных языков // Коми-пермяки и финно-угорский мир: тезисы докладов и выступлений междунар. конф. Кудымкар, 26—28 мая 1995 г. Сыктывкар, Кудымкар: Коми-Пермяцкое кн. изд-во, 1995. С. 75.

²⁴ См.: Эрнан Ф. Неизбежно ли исчезновение языкового разнообразия? // Этнопанорама. 2004. ¹ 1. С. 99—100.

²⁵ См.: Бранч М. Размышления об общей истории уральских языков // Linguistica uralica. 1993. ¹ 1. С. 52—57.

²⁶ См.: Гончаров И.А, Шабаев Ю.П. Территориальная и социальная идентификация жителей Республики Коми (по материалам социологических исследований) // Формирование региональной структуры гражданского общества: социоэкономические и социокультурные аспекты: материалы III северного экологического конгресса «Социальные перспективы и экологическая безопасность», 18—20 апр. 2007 г. Сыктывкар: КРАСГУ, 2008. С. 41—49.

Поступила 30.10.08.